Великие неудачники. Все напасти и промахи кумиров

С первых же дней пребывания сочинителя в Москве Ягода принял меры, чтобы он получил возможность изучать жизнь народа на встречах с рабочими различных заводов и тружениками подмосковных образцово-показательных совхозов. Эти встречи организовывались НКВД. На заводе рабочие приветствовали Горького с сыновним восторгом, рассказывали о своей замечательной, просто упоительной жизни.

Полностью изолированный от народа, Алексей Максимович двигался вдоль конвейера, организованного для него Ягодой, в неизменной компании чекистов и нескольких молодых писателей, агентов НКВД. Всем, кто окружал Горького, было вменено в обязанность рассказывать ему о чудесах социалистического строительства и петь дифирамбы Иосифу Сталину. Садовник и повар время от времени сообщали писателю, будто «только что» получили письмо от своих деревенских родственников, а те сообщают, что жизнь стала значительно лучше и гораздо веселей.

Зная горьковскую отзывчивость, Ягода подготовил для него своеобразное развлечение. Раз в год он брал его с собой инспектировать какую-нибудь тюрьму. Там Горький беседовал с заключенными, предварительно отобранными НКВД из числа уголовников, которых намечалось освободить досрочно. Каждый из них рассказывал классику о своем преступлении и давал обещание начать на свободе честную жизнь. Сопровождавший чекист доставал карандаш и блокнот и вопросительно взглядывал на Горького. Если тот кивал, чекист записывал имя заключенного и давал распоряжение охране выпустить его на волю.

В счастливом неведении Алексей Максимович оставался до той поры, пока сталинская коллективизация не привела к голоду и к вопиющей трагедии осиротевших детей, десятками тысяч хлынувших из сел в города в поисках куска хлеба. Хотя окружающие всячески старались преуменьшить размеры бедствия, писатель был не на шутку встревожен.

В 1930 или 1931 году в газетах появилось сообщение о расстреле сорока восьми человек, виновных будто бы в том, что они своими преступными действиями вызвали голодомор. Это сообщение привело Горького в бешенство. Разговаривая с Ягодой, он обвинил правительство в государственном терроре.

Но гнев его как будто и не заметили. Сталинские щедроты продолжали сыпаться как из рога изобилия. Совет народных комиссаров специальным постановлением отметил его большие заслуги перед советской литературой. Его именем было названо несколько предприятий. Моссовет принял решение переименовать главную улицу Москвы – Тверскую – в улицу Горького. Сталин распорядился назвать именем Горького крупный промышленный центр – Нижний Новгород. Имя Горького было присвоено Московскому Художественному театру. Все эти щедроты вертикали власти отмечались пышными банкетами в Кремле, на которых Сталин поднимал бокал за «великого писателя земли русской» и «верного друга большевистской партии».

Однако Горький не был так наивен, как казалось кремлевскому горцу. Своим острым писательским глазом он видел многое, в том числе и то, что пытались от него скрывать. Видя на заводах изможденные лица недоедающих рабочих, он не верил в их пафосные речи.

Глядя из окна своего персонального вагона на бесконечные эшелоны арестованных «кулаков», вывозимых в Сибирь, Алексей Максимович догадывался, что за красочной витриной социализма царят голод, тотальное рабство и власть хамской силы.

Больше всего терзала Горького все усиливающаяся травля старых большевиков. Многих из них он лично знал с дореволюционных времен. В 1932 году он высказал Ягоде свое недоумение в связи с арестом Каменева, к которому относился с уважением. Услышав об этом, Сталин распорядился освободить Каменева из заключения и вернуть его в Москву. Но и это не успокоило классика. Он заступался и заступался, за одного, второго, третьего, приводя вождя народов в скрытую ярость.

Как-то с Алексеем Максимовичем, вышедшим на прогулку, заговорила неизвестная женщина. Она оказалась женой знаменитого большевика, которого Горький знал еще до революции. Она умоляла писателя сделать все, что в его силах. Ей с дочерью, которая больна костным туберкулезом, грозит высылка из Москвы. Спросив о причине высылки, Горький узнал, что ее муж отправлен в концлагерь на пять лет и неизвестно, жив ли.

Алексей Максимович позвонил Ягоде. Тот явился на доклад Сталину. Отец народов, посасывая трубку, усмехнулся в усы: «Пора излечить Горького от привычки совать нос в чужие дела».

Изоляция стала сплошной. К нему теперь допускались только «правильные» граждане, отфильтрованные НКВД. А когда в конце лета 1934 года Горький запросил заграничный паспорт, собираясь провести будущую зиму в Италии, ему в этом было отказано. Врачи, следуя генеральным указаниям, нашли, что, мол, для здоровья Горького ему полезнее провести эту зиму не на родине Леонардо да Винчи, а в Крыму. Мнение самого Алексея Максимовича во внимание больше не принималось.