Великие психологи

Единственным настоящим другом Абрахама стал его двоюродный брат Уилл. Они были настолько похожи, что их считали родными братьями. Правда, Уилл был более активным парнем, и благодаря его помощи Абрахам стал понемногу преодолевать изолированность от мира. Вместе с Уиллом они учились в лучшей бруклинской средней школе, одним из выпускников которой когда-то был сам Ирвин Шоу (Маслоу поступил в нее в 1922 году). Вместе с Уиллом они проводили свободное время, играя в теннис или подрабатывая доставкой цветов в элитный район Манхэттена.

Для Абрахама новая школа стала фактически родным домом. Оказавшись среди таких же, как и он, еврейских мальчиков, страстно желающих получать знания, он понял, что учеба — это не удел одиночек. Он с головой окунулся в школьную жизнь, принимая участие в редактировании ученических газет, деятельности различных кружков и объединений. Абрахам даже увлекся спортом, веря, что только так может стать «настоящим мужчиной». К теннису добавились легкая атлетика, гандбол и любимый американцами бейсбол.

В средней школе Маслоу стал интересоваться физикой и историей. Он увлекся идеями Нильса Бора и даже написал статью в школьную газету о возможном будущем использовании атомной энергии на флоте (нужно отдать Маслоу должное: когда он фантазировал о будущем атомной энергии, шел 1923 год, и лишь в 1954 году на воду был спущен первый атомоход — американская подводная лодка «Наутилус»). В череде исторических персонажей, к которым Абрахам относился с особым уважением и неподдельным интересом, были Томас Джефферсон и Авраам Линкольн. Среди писателей, которых он открыл для себя в это время, особое место занял приверженец социалистических идей Эптон Синклер. Под влиянием произведений Синклера постепенно начали формироваться общественно-политические взгляды Маслоу, которые можно в итоге охарактеризовать как демократический социализм. Спустя несколько десятилетий Маслоу напишет Синклеру письмо, в котором будет благодарить писателя за влияние, которое тот когда-то невольно на него оказал.

Весной 1922 года в Нью-Йорк из России приехала двоюродная сестра Абрахама Берта Гудман. Родители девочки эмигрировали в США еще до Первой мировой войны, решив сначала обустроиться, а потом перевезти на новую родину дочь. Однако сначала война, а потом революция в России отложили воссоединение семьи на долгие годы. Всё это время мальчик, обожавший своих тетю и дядю, слушал рассказы об их дочери, которая была всего на год его младше. Когда же Абрахам увидел Берту, он был поражен ее красотой и сразу же влюбился, боясь признаться в этом не только другим, но и себе. Зато он сразу же предложил девушке помощь в обучении английскому языку, желая найти хоть какой-то предлог, чтобы видеться с ней как можно чаще.

Зимой 1925 года настало время, когда Абрахам должен был определиться с колледжем, в котором он продолжит образование. Самым престижным учебным заведением, входившим в знаменитую Лигу плюща[314] и которое к тому же без проблем принимало евреев, был Корнелльский университет. Но для того, чтобы обучаться в нем, нужны были значительные средства, которых у семьи Маслоу не было, или выдающиеся способности, которые позволили бы претендовать на стипендию, покрывавшую расходы на обучение. Двоюродный брат Уилл решил поступать в Корнелл и пытался уговорить сделать то же самое и Абрахама, но тот был непреклонен — он не верил в свои способности поступить в столь престижный университет. Так дороги Маслоу и самого близкого друга на некоторое время разошлись. Уилл получил необходимую стипендию и поступил в Корнелльский университет, а Абрахам выбрал Городской колледж Нью-Йорка.

В течение первого же семестра Абрахам провалил тригонометрию и получил невысокие оценки еще по ряду дисциплин. Обучению не способствовала ситуация в семье — конфликты между отцом и матерью, истерики, шум и гам от многочисленных братьев и сестер. Пытаясь сбежать от всего этого, Абрахам даже устроился работать ночным сторожем.

В следующем семестре юноше удалось исправить ситуацию с оценками, но стало понятно, что его интересуют английский язык и общественные дисциплины. В это же время он, абсолютно рациональный и сдержанный молодой человек, открыл для себя ранее неизведанный мир музыки и был глубоко ею поражен. В своем дневнике он писал о том времени: «Я слышу двести голосов и сто инструментов, радостно кричащих к разверстым небесам — это Бетховен. Я слышу Дебюсси, создающего изящное настроение восхитительного мягкого томления. Я слышу менуэт Моцарта, и изящная, изысканная эпоха возникает в моем воображении»[315].