Традиционные религиозные и метафизические объяснения для понимания сущности смерти — его деда, чьей-либо смерти вообще, — Скиннеру не понадобились. Достаточно было сосредоточиться на наблюдаемом: наблюдать и регистрировать происходящее. Все. В августе 1926 года Фред Скиннер показал себя вполне бихевиористом.
В том же месяце он прочитал книжное обозрение в «Дайэл», где Бертран Рассел благоприятно отзывался о бихевиористе Джоне Б. Уотсоне. Скиннер не помнит, чтобы ему случилось читать «Бихевиоризм» Уотсона (1925) до начала 1928 года. Он не был уверен, что вообще когда-либо читал уотсоновскую «Психологию с точки зрения бихевиориста», (Архивы Скиннера, 1919). Из письма Скиннера Сондерсу видно, что его поворот к бихевиористским взглядам произошел летом — осенью 1926 года. «Мы думаем — мы живем думаньем? — не проклятым зрением!» (архив библиотеки Гамильтонского колледжа, 16 августа 1926). Фред открыл фундаментальный парадокс бихевиоризма: средствами мышления эта теория сводит мышление к поведению.
Когда в конце 1928 года Скиннер пришел в Гарвард уже аспирантом, он считал любые ментальные толкования в психологии фикцией и тем самым был предрасположен иметь дело с таким психологическим феноменом, как поведение. Однако он еще не был экспериментатором. Он еще не выполнил ни одной научной работы и, разумеется, еще не стал основателем новой науки. Его научные амбиции были велики: «Я надеюсь разгладить морщины вселенной», — заявил он Сондерсу (архивы Гамильтонского колледжа, 26 сентября 1928).
В Гарварде никто в такой мере не повлиял на формирование экспериментального подхода Фреда, как физиолог Вильям Крозье. Крозье специализировался на изучении движения, или тропизмов, низших организмов. Как профессор, он был безупречен и славился своими ударами по голени и отказами посредственным аспирантам в покровительстве. Скиннер принял научные предпосылки Крозье: без возможности осуществления полного контроля за условиями эксперимента не может быть экспериментальной науки. Крозье позволил Фреду ставить эксперименты в своей физиологической лаборатории и, в качестве соиздателя «Журнала по общей психологин» — в те дни одного из наиболее престижных журналов в этой области, — помогал ему публиковать результаты своих исследований. На Скиннера Крозье произвел столь сильное впечатление, что он почти полностью переключился на изучение физиологии. Однако его лучший друг, однокашник по Гарварду и будущий бихевиорист Фред С. Келлер, убедит Скиннера, что ему следует по-прежнему заниматься психологией и понемногу разрабатывать науку о поведении.
В конце 1929 и начале 1930 года Скиннер работал над модификацией прибора, который йельский бихевиорист Кларк Л. Халл вначале назвал «Ящик Скиннера». Еще раньше Фред соорудит звуконепроницаемый ящик, который поможет изолировать животное от отвлекающих шумов и тем самым сделает эксперимент более управляемым. Скиннер обладал конструкторским мышлением. Он вспомнил, что в конце 1929 года «стал непереносимо возбудим. Все, к чему бы я ни притрагивался, таило возможности сделать из этого что-то новое и перспективное».
Скиннер смастерил беговую дорожку из еловой доски. Крыса получала корм в конце дорожки, затем ее рукой переносили обратно в звуконепроницаемый ящик, для осуществления ею новой попытки. Перемещение крысы вручную было неэффективно, и он сконструировал дорожку для обратного пути, так что крыса, не сворачивая, могла возвращаться без вмешательства экспериментатора. Пищевой стимул побуждал ее к следующей попытке. Но обнаружился новый неожиданный эффект: крыса не всегда повторяла попытку сразу же после поедания корма. Она какое-то время выжидала, прежде чем сделать еще одну попытку, и это промедление животного заинтересовало Скиннера. А что если изучить время между поеданием корма и началом новой пробежки? Скоро он уже мог в ходе эксперимента контролировать эту переменную (время). Затем Скиннер сократил путь крысы до пробега но наклоняющейся доске. Когда крыса сбегала но этому укороченному пути, она наклоняла доску, при этом, за счет наклона, вращался диск, с которого корм начинал сыпаться в кормушку. Поскольку крыса таким образом сама добывала свой корм, она стала делать пробежки чаще, отметка кимографа устанавливалась все дальше и дальше. Проведя линии между отметками, Скиннер смог графически измерить время между отдельными пробежками — это была наиболее достоверно измеряемая величина.