Великие религии мира

Вдруг в темном ночном саду замелькали фонари, послышались громкие резкие голоса и бряцание оружия. Это пришли стражники схватить Иисуса. Иуда указал им дорогу. Иуда знал, что Иисус с тремя учениками в Гефсиманском саду. Нужна была ночь, чтобы схватить Его, для того чтобы не видел народ. Нужен был кто-то, чтобы найти и опознать Его. И нашелся Иуда. Иуда подошел к Нему и поцеловал Его. И это был знак. «Тот, кого я поцелую, и есть Иисус Назорей», — сказал он тем, кого вел.

- Иуда, поцелуем ли предашь Меня? - спросил Иисус почти одними глазами, и Иуда отвел свои.

Петр схватил меч и отсек ухо одному из стражников, и услышал слова Учителя:

— Петр, Петр, вложи свой меч, я еще с вами, а ты уже забыл, о чем говорил Я: «Поднявший меч от меча и погибнет». Не мечом решается этот спор.

И Его схватили и связали и повели как разбойника в дом первосвященника Каиаффы.

Глава 20. Ночь Петра

Холодная ночь.

Во дворе первосвященника горят костры, и люди греются около них. Иисуса увели в дом, а Петр остался во дворе.

Рассыпанные кучки людей около костров, как оставшиеся сухие листья, облетевшие с дерева. А где дерево? И что такое лист, когда нет дерева?

Люди греют руки и судачат о том, кто поднял их в эту ночь. Вот схватили и привели человека. Кто этот человек? За что схватили его? Разбойник, заговорщик? Почему столько шуму?

Ходил с учениками и учил убить первосвященника?

Нет? А чему же он учил? Говорили, что он царь иудейский? А кесаря свергнуть хотел? Храм хотел разрушить?

— Слушай, а ты не из его ли учеников будешь? — спросила вдруг женщина Петра, подошедшего к одному из костров. — Я, кажется, видела тебя с ним.

— Н-нет. Я не знаю этого человека.

— Он, говорят, мертвых хотел поднять на живых. Он колдун великий. Да вот его схватили и сам себя не освободит. Все колдовство кончилось.

— Послушай, кажется я видела тебя с ним? Да, да... Я не могла так ошибиться.

— Говорю тебе, что я не знаю этого человека.

— Он хотел землю на воздух поднять, чтоб мы все взлетели и разбились. Все разрушить хотел. И еще бы немного и разрушил бы. Да вот его схватили.

— А ведь ты из его учеников. Я тебя все-таки узнала. — Не знаю я этого человека, — в третий раз сказал Петр, и тут пропел петух.

И тогда Петр вздрогнул и заплакал.

Глава 21. Понтий Пилат

Первосвященник передал Иисуса римскому прокуратору Понтию Пилату.

— В чем твоя вина? — спросил Его Понтий Пилат.

Иисус молчал.

— Что ты молчишь? Синедрион обвиняет тебя в том, что ты называешь себя царем иудейским и учишь народ не платить подать кесарю. А ты что скажешь?

Иисус молчал.

Он стоял перед Пилатом в своей худой одежде, нищий по виду, но Пилата не удивило бы, если бы Он сказал: «Я и есть царь иудейский». Что-то было в Нем такое, от чего вдруг покинули Пилата уверенность и ясность, и он почувствовал, что нет у него власти над этим человеком.

— Ты царь иудейский?

(Кто кого спрашивает? Не Он ли, молчащий, спрашивает его, Пилата: «Аты что сам думаешь обо мне? Кто я?». Это самый высокий из иудеев, а может быть, и не только из иудеев...

Может быть... может быть, Он властен над жизнью и смертью, и не Пилату Его судить...)

— Царь иудейский... — повторил Пилат вслух в раздумье.

— Ты сам говоришь это, — сказал Иисус.

Да, Пилат это сам сказал.

— Но, — продолжает Тот, Кто все время молчал, — царствие мое не от мира сего.

— Что это значит? Ты возмущал народ против кесаря?

— Нет. Я говорил: кесарю — кесарево, Богу — Божье. Я пришел возвестить миру Истину.

— Что есть Истина? — спросил Пилат.

И вот Он опять замолчал. И Пилат стоит перед Ним и ждет от Него ответа, но не так, как ждут ответа от подсудимого. «Кто кого судит?» — проносится в голове у Пилата. Все время испытывает он странное чувство — будто он, Понтий Пилат, не на своем месте, будто он не на все имеет право, и нельзя ему быть судьей.

— Что есть Истина? — он этого не знает, а Этот, стоящий перед ним, знает. И не кричит о ней, и не спорит, как все эти вечно дерущиеся фарисеи и саддукеи, но знает.

«Как же жить? Так вот и стоять перед этой молчащей Истиной, не смея поднять глаз? Что Он глядит своими всезнающими глазами... Что же, в самом деле, Понтию Пилату — римскому прокуратору — оставить свое место? Все бросить и идти за Ним?.. Неужели нельзя остаться на своем месте и не причинять зла этому человеку? Но почему же нельзя?.. Он же сказал: «Кесарю — кесарево, Богу — Божье». У Него — царствие Истины. У меня — мое. Он не мешает мне, я — Ему».

— Я не вижу вины на этом человеке, — говорит он, выйдя к первосвященникам и старейшинам иудейским. — Я хочу отпустить Его вам.

— Нет! Нет! Он великий преступник! — закричали те.

— Но есть трое других преступников. По обычаю, на праздник ваш, я должен отпустить вам одного. Я хочу отпустить Иисуса Назорея.

— Нет! Нет! Отпусти нам Варавву!

— А что делать с Иисусом?

— Распни его!

— Я не вижу вины на этом человеке, — еще раз сказал Понтий Пилат.

— Распни его! Распни его! Распни его!

О, эти иудеи! Эти неистовые! Как они кричат и как галдят! Что им дался этот праведник?.. Что за народ?! Неужели не могут жить спокойно?