Великие религии мира

Как бы ни осмысливать Рок, негодовать против него или склоняться перед ним, он — ветер, сорвавший плотину, построенную человеком. Это вторжение чего-то большего, чем все познанное до сих пор. Это большее приходит как разрушитель. Ограниченный маленький мир должен погибнуть или понять свою ограниченность, разрушить ее стены и принять вызов — призыв к духовному росту. Так вторгается в мир Судьба. Когда-нибудь человек научится преображать ее изнутри, и преображенная, переосмысленная судьба выступит заодно с человеком, как в бетховенских симфониях. Древние греки пока только слышат ее удары. Когда-то они вырвались на свет из ее ночных объятий, создали своих светлых богов и героев, но Ночь была лишь отодвинута, не побеждена. Герои Греции начинают сознавать свое бессилие, свою ограниченность. Что несет в себе голос Рока? Что за новый бог родится из недр Ночи? Непонятно, неизвестно. Но старые боги умирают. Они проживут еще несколько веков. Но это уже умирающие боги, обреченные Ананкой-Необходимостью.

Живое бессмертие

Каждая подлинная культура — бессмертная культура. Что-то самое существенное остается от нее навсегда и будет составлять частицу духовной культуры человечества. Венера Милосская выпрямляет, «как смятую перчатку», душу Глеба Успенского[5]*, а Елена Прекрасная возвращает смысл жизни Фаусту. Но боги Греции бессмертны не потому, что живут много веков, а напротив — живут столько веков потому, что крупица бессмертия — прикосновение к смыслу жизни — была в них всегда. Она чем-то сродни чувству, о котором писал Л. Н. Толстой, — ощущению такой предельной полноты жизни и внутренней осмысленности ее, при котором смерть кажется не существующей. Ум может знать, что ты умрешь, но все существо этого не знает, не понимает, не хочет и не может понять. «Скажите пятнадцатилетней девочке, что она умрет, — писал Л. Н. Толстой, — и она рассмеется и не поверит вам. Вот это молодость!»

Бессмертие греческих богов — это бессмертие молодости. Это половодье жизни, в которой нет ни единой щелочки. По-настоящему чувствующий весну человек переживает ощущение бессмертия. Но... и почки, и цветы, и сама весна — умирают, проходят. Так что же такое бессмертие? Обман или правда? Бессмертие, как абсолютная полнота жизни, ощущается нами, оно — есть. Но его надо уметь не только ощутить, но и удержать. А удержать его можно, следуя за почкой или цветком, то есть видоизменяясь, двигаясь вместе с ними, преображаясь. Останавливаясь, желая удержать ветшающие формы жизни, человек становится внутренне мертвым. Только отдающийся потоку жизни становится причастным бессмертию. Всякое другое представление о бессмертии уводит в сторону от живой жизни, в царство теней, о котором прекрасно сказал гомеровский Ахилл: лучше быть последним поденщиком на земле, чем царем в Аиде...

Если почка — только почка, она смертна и она умирает. Но откуда берутся листья, если почка — это только почка и ничего больше? Приходит момент, переходный момент, когда ощущение полноты только своей формы, только своей жизни исчерпывает тебя. Остается только одно: выйти за свои пределы. Ощутить, что «все во мне и я во всем» (Тютчев). Найти новые формы жизни — открытой, вселенской.

Для древних греков пришла новая переходная пора. Надо было удержать ускользающее бессмертие. Задача из прямой, видимой, ясной становилась сложной, невидимой, смутной. Прежние методы и пути исчерпывают себя. Разум уже не может ответить на новые вопросы, поставленные разумом. Боги сами здесь ничего не знают. И тогда происходит поворот к сверхразумному, выходящему за рамки всех форм, ощутимому только чутьем (интуицией целого). «Полюбить жизнь прежде смысла ее», — скажет много веков спустя герой Достоевского в ответ на неразрешимые вечные вопросы, которые встанут перед его разумом.