Великие религии мира

Любовь Орфея также превосходит инерционные законы естества и заставляет их отступать. Новая гармония и новый свет — гармония и свет любви — побеждают мрак и хаос. Орфей воскрешает Эвридику. Но не навсегда. По условию богов, Орфей должен был не оглядываться и не видеть тени Эвридики, пока они не покинут подземное царство. Орфей же не выдержал и оглянулся. Эвридика снова умирает, а безутешный Орфей скитается по земле и в конце концов погибает, растерзанный вакханками. Мать его, муза Каллиопа, собирает растерзанное тело сына, а голова Орфея, вынесенная волнами на остров Лесбос, пророчествует там. Таким образом, физически Орфей не победил. Наоборот, торжествуют низшие силы. Но воскресает песня. И именно это учение о неумирающей песне и неумирающем духе легло в основу орфизма.

В орфизме — в отличие от религии Олимпа — душа и дух становятся важнейшей ценностью. Дух, а не тело. Впервые духовная глубина приобретает первенствующее значение. В этой глубине живут любовь и песня, и они важнее смерти. Смерть, по учению орфиков, не властна над глубиной. Это сила, отметающая наносное, поверхностное и освобождающая глубину духа. Великий немецкий поэт XX века Рильке посвящает Орфею цикл сонетов, в которых раскрывает суть «живого бессмертия».

Не ставьте памятника.

Пусть лишь роза

Ему подарит новый свой бутон, —

Орфей — живой. Его метаморфозы

Везде, во всем, во всех названьях — он.

Где песня, там Орфей. Меж нами, с нами —

Лишь только голос, только всплеск огня...

Но разве мало, если рдеет пламя

Раскрытых роз, пусть два коротких дня?

Он должен умирать, чтоб мы узнать могли

Его во всем. Пусть страшно при разлуке,

Но в миг, когда напев дошел, певец — вдали.

Мы музыкой полны, но рядом нет Орфея. —

Коснувшись струн, от струн отходят руки.

Он верен лире, расставаясь с нею.

(Перевод 3. Миркиной)

Орфизм заново переосмысляет все мифы и создает новую космогонию, подымаясь к духовно-поэтическому миропониманию. Дионис орфиков — это лишь ипостась (один из обликов) Зевса, Зевса одож-дяющего, так же как дождь есть лишь вид единого процесса, единой силы, предстающей то в виде тучи и молнии, то в виде дождя. Мир видится как целое. Намечается новое понимание гармонии — гармонии целого, ощутить которую можно только через любовь. Орфизм различает в мире два начала: дионисийское (духовное) и титаническое — плотское. Дионис, умирающий и воскресающий дух — бродило, творческая суть; титаны — формы, не желающие изменяться. По орфической мифологии титаны растерзали Диониса, но их самих испепеляет божественная молния. И из крови Диониса, перемешанной с пеплом титанов, создаются люди. Таким образом, человек двуедин.

У него две сущности, духовная и плотская. Смысл жизни в борьбе и преодолении плотского начала, в духовном росте.

В упрощенной форме орфизм жил среди земледельцев и был там просто антиподом аристократических городских культов, поворотом от слишком далекого и недоброго Аполлона к близкому и живому Пану, от грозного и далекого Зевса к близкому Дионису. Это не столько орфизм, сколько несколько смягченный дионисизм. Собственно орфизм живет недолго и не имеет широкого распространения. Старая официальная религия олимпийцев, безразличная к нравственности и пекущаяся только о почитании авторитетов, религия — охранительница порядка продолжает господствовать в жизни городских масс. Однако сила ее внешняя, а не внутренняя. И как бы долго старые олимпийцы ни правили — победа их временная.

Последняя ставка богов. Казнь Сократа. Смерть богов

Герои Гомера и Гесиода могли сколько угодно сражаться и состязаться между собой, но у них были общие ценности — они поклонялись сходным богам. К VII—VI векам греческое общество расслаивается, появляются новые, «эзотерические» (доступные не всем) религиозные течения (орфики, пифагорейцы) и отдельные мыслители, противопоставляющие свое миропонимание господствующему, всенародному, проповедующие свой личный взгляд на жизнь. Одним из первых философов был Ксенофан. Много путешествовавший человек, насмотревшийся на религиозные обряды Египта, Ирана, Эллады, — он говорит:

«Если б руками владели быки или львы, или кони,

Если б писать, точно люди, умели они, что угодно, —

Кони коням бы богов уподобили, образ бычачий

Дали б бессмертным быки...»

И вдруг, точно библейский пророк, Ксенофан вещает: