Великие рыбы

Он и правда происходил из славного Мурома. Из села Карачарова, что к югу от города.

В те времена Муром был частью Черниговского княжества. В 1127 году выделился в самостоятельное княжество, Муромско-Рязанское. С Муромом связаны и имена двух других известных святых – Петра и Февронии; только жили они там столетием позже.

Ныне Муром – обычный провинциальный городок. Административный центр Владимирской области, население 113 тысяч. Памятник Илье Муромцу в парке культуры имени Ленина. В микрорайоне Карачарово, в местной церкви Святых Гурия, Самона и Авива – икона преподобного Ильи с частицами его мощей.

Илью Муромца долго «очищали» от христианства. Долго и старательно.

Не только в советское время. Начиная с того же «Дедушки Ильи» Толстого.

«От царьградских от курений / Голова болит!» – жалуется богатырь. Досадило «дедушке» каждение церкви ладаном… Хотя в самих былинах говорилось, что Илья «и крест клал по-писанному, и поклоны по-ученому», и «крестил глаза на икону святых очей»…

Но все это не вписывалось в языческий образ богатыря. И – вычищалось.

Во второй половине девятнадцатого века русское образованное общество открывает для себя древнерусский эпос. В музыке, в стихах, в живописи оживают эпические богатыри. Огромные, бородатые, с клокочущей «силушкой». Романтический культ язычества, «почвы», «народности». Вагнеровские «зигфриды» в русских кольчугах.

Полвека спустя, в 1936 году, «пролетарский поэт» Демьян Бедный уже напрямую попытается использовать богатырскую тему для антирелигиозной пропаганды. По заказу московского Камерного театра он пишет либретто для оперы-фарса «Богатыри».

«Думаю, возьму-ка я эту пьяную бражку князя Владимира после крещения…» – излагал главную идею своего опуса «товарищ Демьян».

Спектакль, правда, вскоре был снят.

А троица самих «основоположников», глядевшая с советских плакатов и транспарантов, поразительно напоминала трех богатырей. В Марксе – самом старшем, бородатом и коренастом – проглядывали черты Ильи. Еще больше смахивал на васнецовского Илью – в советских кино и прочих изображениях – другой Илья, Ульянов, отец Ленина.

Перефразируя известное изречение Маркса, история начинается эпосом, а заканчивается фарсом.

Впрочем, есть еще более точное изречение, даже не требующее перефразирования. Ибо проходит образ мира сего.

Проходит образ, отшелушиваются наслоения. Трескается и осыпается лакировка.

Сквозь кольчугу богатыря проступает ветхая монашеская риза. Сквозь могучую богатырскую плоть – нетленные мощи, с десницей, сложенной для крестного знамения. Сквозь сказочного богатыря Илью Муромского – святой преподобный Илия Печерский.

Память его отмечается 1 января по новому стилю.

Случайное календарное совпадение. А может, и не совсем случайное: чтобы в самую сказочную ночь года в церквях звучал акафист былинному богатырю, преподобному Илии Муромцу.

«Воеводе сил земли Русския, воину Царя Христа и заступнику Руси Святой, славному во бранех и неодолимому в ратех, дивному богатырю Илии Муромцу песнь хвалебную воспоем…»

Тамара

В той башне, высокой и тесной,
Царица Тамара жила:
Прекрасна, как ангел небесный,
Как демон, коварна и зла.

Святая благоверная царица Тамара никогда не жила на берегу Терека.

Не завлекала путников в башню своим пением.

Не услаждала ласками.

Не убивала наутро.

Лермонтов услышал грузинскую легенду о некой царице Дарье. Услышал – и написал свое знаменитое стихотворение. Но имя царицы поменял на Тамару.

Так поэтичнее. «Тамары – чары – жáры…».

Так, наконец, экзотичнее: имя Тамара тогда в России было внове.

Это имя вообще нравилось Лермонтову: им он назвал и возлюбленную своего Демона. Благодаря Лермонтову, кстати, имя это и стало в следующем веке таким ходовым, что – «мы с Тамарой / ходим парой…» А с кем было еще парой ходить, когда куда ни глянь – Тамары, Томы, Томочки.

И слышался голос Тамары:
Он весь был желанье и страсть…

Так с легкой (или нелегкой) руки Лермонтова возник русский литературный миф о царице Тамаре. Таком полудемоническом существе, кавказской Лорелее.

В «Двенадцати стульях» она является отцу Федору на скале. «А следующей ночью он увидел царицу Тамару. Царица прилетела к нему из своего замка и кокетливо сказала: „Соседями будем“».

В этом была своя логика: чтобы на страницах потрясающе талантливого – и потрясающе безбожного – романа царица, утверждавшая и поддерживавшая православие, в виде нечистой силы «соседствовала» со свихнувшимся священником…

…Развалины этой башни, «высокой и тесной», я видел в 1983 году, еще школьником. Экскурсовод громко и с акцентом читал Лермонтова. «Двенадцать стульев» к тому времени я уже тоже прочел. А вот о царице Тамаре почти ничего не знал.

Только в одном поэт не погрешил против истины.

«Прекрасна, как ангел небесный…»

Она и правда была красива. Очень красива.