Великие шпионы

Куда же поехал второй сыщик? Он поспешил к тому месту, где Редль выбросил бумаги, собрал все обрывки с мостовой и направился к капитану Ронге. Таким образом контрразведка узнала, что Редль носил в кармане квитанцию на отправку денег лейтенанту Говоре из уланского полка. И три квитанции на заказные письма в Брюссель, Варшаву и Лозанну.

Ронге горько усмехнулся: все три адреса значились в «черном списке» почтовых ящиков иностранных разведок, составленных самим же Редлем. Ронге доложил о своей находке начальнику австро-венгерской разведки генералу Августу Урбанскому фон Остромеч, который был так поражен этой новостью, что тут же пошел докладывать начальнику генштаба генералу Конраду фон Гётцендорфу.

В отеле Редля ждал доктор Виктор Поллак.

— Альфред, мы договорились обедать в «Ридгофе», — напомнил он, и полковник подчинился, сказав, что зайдет только переодеться. Поллак Рыл одним из известнейших австрийских юристов и часто поддерживал в суде обвинение против шпионив, разоблаченных Редлем. Сыщик подслушал их разговор, позвонил начальству и отправился в ресторан «Ридгоф» договариваться с управляющим.

Когда Поллак с Редлем сели за стол в отдельном кабинете, их под видом официанта обслуживал агент тайной полиции. Но ему мало что удалось услышать, потому что в противоположность своему полному веселья другу Редль был мрачен, говорил мало и только в отсутствие официанта. В тот же вечер Поллак повторил свой разговор с Редлем, когда направился к телефону и к удивлению сыщика-официанта позвонил Гайеру, начальнику венской полиции.

— Вы допоздна работаете, друг мой, — заметил Поллак.

— Жду, как повернется очень важное дело, — ответил Гайер и выслушал рассказ Поллака о затруднениях Редля. Полковник весь вечер был явно не в себе, он признался другу в аморальных поступках, различных прегрешениях, но ни слова не сказал о своей измене.

— Видимо, перетрудился, — прокомментировал Поллак. — Просил меня помочь ему немедленно вернуться в Прагу, причем с комфортом. Можете дать ему сопровождающего?

Гайер сказал, что сегодня уже ничего нельзя сделать, но добавил:

— Успокойте полковника и скажите, чтобы он утром зашел ко мне. Я сделаю для него, что смогу.

Поллак вернулся в кабинет.

— Пойдем, — сказал он Редлю в присутствии «официанта». — Я уверен, мы сумеем уладить твои дела.

Слова Поллака привели сыщика-официанта в изумление Он слышал, как прокурор звонил шефу полиции, а после этого он вдруг обещает шпиону и предателю «устроить» его дела. Дело хотят замять? Неужели могущественный генштаб употребил свое влияние, чтобы не допустить судебного процесса? Измену Альфреда Редля будут замалчивать. Но самого предателя не пощадят. Беспокойство сыщика — это еще ничто по сравнению с затруднениями такого высокого начальства, как Урбанский и Конрад фон Гётцендорф. Последний, которого нашли, когда он развлекался с друзьями в «Гранд-отеле», воскликнул:

— Это же 8-й корпус — самое уязвимое место! Если он выдал план номер три…

Говорят, главнокомандующий буквально на глазах осунулся — ведь план номер три отражал все новейшие тактические и технические разработки его штаба.

— Он сам должен раскрыть масштаб предательства. А после этого, — жестко произнес Конрад, — он должен умереть… И причина смерти пусть останется неизвестной. Поручаю это четверым офицерам — вам, Ронге, Гоферу и Венцелю Ворличеку. Все должно свершиться до утра.

В половине двенадцатого ночи Редль расстался с Поллаком и вернулся в отель. В полночь к нему в номер вошли четыре офицера в парадных мундирах. Он что-то писал за столом. При виде вошедших он встал и раскланялся.

— Понимаю, зачем вы пришли, — сказал он. — Я сам себе испортил жизнь. Вот пишу прощальные письма.

Мы должны знать масштабы и продолжительность вашей… э-э… деятельности.

— Все, что вы хотите знать, вы найдете в моей квартире в Праге, — ответил Редль. Затем он попросил револьвер.

Пи у одного из офицеров оружия не было, но через пятнадцать минут один из них принес браунинг и вручил его полковнику. Оставшись один, в завершение опасного витка своего предательства, он написал на половинке листа писчей бумаги своим твердым разборчивым почерком:

Легкомыслие и страсти погубили меля. Молитесь за меня. Я расплачиваюсь своей жизнью за собственные грехи.

Альфред.

1.15 ночи. Сейчас я умру. Не допускайте вскрытия. Молитесь за меня.