Великие скандалы и скандалисты

Другой вариант, оставляя сущность первого, указывает только на другой момент подмены: не во время рождения, а во время путешествия за границу немцы заменили настоящего Петра, сына Алексея Михайловича, немчином. — «Наш государь, — рассказывали в народе, — пошел в Стекхолм или, по другому варианту, в Стекольное царство (Стокгольм), а там его посадили в заточение (по другим — в бочку), а этот, что ныне царствует, не наш государь, Петр Алексеевич, а иной — немчин…». Этот вариант, видимо, принадлежал москвичам, которые помнили бойкого сына царя Алексея, разгуливавшего со своими потешными по улицам Москвы. Несмотря на его любовь к Немецкой слободе, в нем все же москвичи не могли видеть того отчуждения от всего русского и прямой ненависти к Москве, какие круто проявил возвратившийся из-за границы государь, отвергший жену, заливший Москву кровью и с места в карьер начавший обстригать блогочестивые бороды и творить иные издевательства над православными. И, правду сказать, момент для создания легенды был самый подходящий, потому что со времени возвращения Петра из путешествия поведение его действительно круто меняется.

Нельзя сказать, чтобы распространители этой легенды рассчитывали на доверие слушателей: они приводили очень убедительные аргументы ее истинности. Этой легендарной гипотезой объяснялись самые непонятные для москвича стороны поведения царя, и в том был секрет ее популярности. Старица Платонида про его императорское величество говорила: «Он-де швед обменной, потому догадывайся-де: делает Богу противно, против солнца крестят и свадьбы венчают, и образы пишут с шведских персон, и посту не может воздержать, и платье возлюбил шведское, и со шведами пьет и ест, и из их королевства не выходит, и швед-де у него в набольших, а паче-де, того догадывайся: он извел русскую царицу, и от себя сослал в ссылку в монастырь, чтоб с нею царевичев не было, и царевича-де Алексея Петровича извел — своими руками убил для того, чтоб ему, царевичу, не царствовать, и взял-де за себя шведку царицу Екатерину Алексеевну, и та-де царица детей не родит и он-де, государь, сделал указ, чтоб с предбудущего государя крест целовать и то-де крест целует за шведа, одноконечно-де станет царствовать швед, родственник или брат царицы Екатерины Алексеевны, и великий-де князь Петр Алексеевич (внук Петра) родился от шведки с зубами…»

Но для людей, привыкших корень вещёй и непонятных явлений искать не на земле, хотя бы и в Стекольном царстве, а в потусторонних сферах, образы которых запечатлелись в нездоровом творчестве благочестивой фантазии, для людей с более мистической настроенностью Петр и его дела не вмещались в легенду о немецком происхождении государя. Немцы тоже люди, и безнаказанно бороть на Бога обыкновенному немцу тоже не дано. Затем, так искусно «обойти» русский народ и ближайших к трону лиц, чтобы они не заметили в немце Петре отменного от государя человека, — тоже для простого смертного несбыточно. Дело здесь не простое. «Государь то наш, что ныне на Москве, Петр Алексеевич, — не прост человек: он антихрист…»

Где и кто первым пустил эту гипотезу, уяснявшую необычные дела, Петром вершенные, неизвестно. Только мысль о Петре-антихристе, как ветер, загуляла по русской равнине: ее передавали друг другу в отдаленных окраинах Сибири, Архангельской губернии, на Украине так же, как и в центре. Гипотеза становилась тем более вероятною и популярною, что в делах и поведении Петра так много было черт, напрашивавшихся на сравнение с страшным образом народной фантазии, питаемой нездоровым чтением Апокалипсиса и подобных ему творений. Дела Петра могли привести в сомнение даже самого трезвого человека, только не безразличного к православию, которое в массе воплощалось в часовнях, колоколах, в формах перстосложения, в мощах, иконах и других элементах практического проявления религиозной мысли того (да того ли только?) времени. Против всех этих проявлений русского христианства прямо или косвенно пошел Петр. «Времена ныне пошли неудобоносимыя, — думал про себя православный. — Государь Бога гонит: мощи и иконы рушит, часовни разбирает, колокола снимает, курит, мясо ест и другим велит в посты и среды с пятницами; сам правил без патриарха… Какой же он христианин: гонитель христианства, стало быть, «настали времена и воцарился антихрист…»

Даже «инквизитор», на обязанности которого было вылавливать «противные слова», вразумлять и доносить, и тот усомнился, слыша подобные речи. «Нет, то не антихрист, — успокаивал он собеседника для очистки совести, — разве предтеча антихриста…»