Великие тайны русского престола

На рассвете Шуйский приказал отворить тюрьмы, выпустить преступников и раздать им топоры и мечи. Как только начало всходить солнце, ударили в набат на Ильинке, а потом во всех других московских церквах стали также звонить, не зная, в чем дело.

Главные руководители заговора Шуйские, Голицын, Татищев, выехали на Красную площадь верхом с толпой около двухсот человек.

Народ, услышавши набат, сбегался со всех сторон.

— Литва, — кричал Шуйский, — собирается убить царя и перебить бояр, идите бить Литву!

Народ с яростными криками бросился бить поляков, многие с мыслью, что на самом деле защищают царя, другие — из ненависти к полякам за своевольство, иные просто из страсти к грабежу.

Василий Шуйский, освободившись такой хитростью от народной толпы, въехал в Кремль: в одной руке у него был меч, в другой — крест.

За ним следовали заговорщики, вооруженные топорами, бердышами, копьями, мечами и рогатинами.

Набатный звон разбудил царя. Он бежал в свой дворец и встретил там Димитрия Шуйского, который сказал ему, что в городе пожар.

Димитрий отравился к жене, чтоб успокоить ее, а потом ехать на пожар, как вдруг неистовые крики раздались у самого дворца. Он поспешил в свой дворец, где был Басманов.

Отворив окно, Басманов спросил:

— Что вам надобно, что за тревога?

Ему отвечали:

— Отдай нам своего вора, тогда поговоришь с нами!

— Ах, государь, — сказал Басманов царю, — не верил ты своим верным слугам! Спасайся, а я умру за тебя!

Тридцать человек немецких алебардщиков стали у входа, но по ним дали несколько выстрелов. Они увидали, что ничего не могут сделать, и пропустили толпу.

Царь схватил у одного алебардщика алебарду, подступил к дверям и крикнул:

— Прочь, я вам не Борис!

Басманов выступил вперед царя, сошел вниз и стал уговаривать бояр, но Татищев ударил его ножом в сердце. Димитрий запер дверь.

Заговорщики стали ломать ее. Димитрий бросил алебарду, бежал по переходам в каменный дворец, но выхода не было; все двери были заперты, он глянул в окно, увидел вдали стрельцов и решился выскочить в окно, чтобы спуститься по лесам, приготовленным для иллюминации, и отдаться под защиту народа.

Бывший в то время в Москве голландец замечает, что если бы Димитрию удалось спуститься благополучно вниз, то он был бы спасен. Народ любил его и непременно бы растерзал заговорщиков. Но Димитрий споткнулся и упал на землю с высоты 30 футов. Он разбил себе грудь, вывихнул ногу, ушиб голову и лишился чувств.

Стрельцы, державшие караул, подбежали к нему, облили водой и положили на каменный фундамент сломанного Борисова дома. Пришедши в чувство, Димитрий упрашивал их отнести его к миру на площадь перед Кремлем, обещал отдать стрельцам все имущество мятежных бояр и даже семьи их в холопство.

Стрельцы стали было защищать его, но заговорщики закричали, что они пойдут в стрелецкую слободу и перебьют стрелецких жен и детей. Стрельцы оставили Димитрия.

Заговорщики внесли его во дворец. Один немец вздумал было подать царю спирту, чтоб поддержать в нем сознание, но заговорщики убили его за это.

Над Димитрием стали ругаться, приговаривая: «Латинских попов привел, нечестивую польку в жену взял, казну московскую в Польшу вывозил».

Сорвали с него кафтан, надели какие-то лохмотья и говорили: «Каков царь всея Руси, самодержец! Вот так самодержец!» Кто тыкал пальцем в глаза, кто щелкал по носу, кто дергал за ухо… Один ударил его в щеку и сказал: «Говори такой-сякой, кто твой отец? Как тебя зовут? Откуда ты?»

Димитрий слабым голосом проговорил: «Вы знаете, я царь ваш Димитрий. Вы меня признали и венчали на царство. Если теперь не верите, спросите мать мою; вынесите меня на лобное место и дайте говорить народу».

Но тут Иван Голицын крикнул:

— Сейчас царица Марфа сказала, что это не ее сын!

— Винится ли злодей? — кричала из толыа со двора.

— Винится! — отвечали из дворца.

— Бей! Руби его! — заревела толпа на дворе.

— Вот я благословлю этого польского свистуна, — сказал Григорий Валуев и застрелил Димитрия из короткого ружья, бывшего у него под армяком.

Тело обвязали веревками и потащили по земле из Кремля через Фроловские ворота. У Вознесенского монастыря вызвали царицу Марфу и кричали:

— Говори, твой это сын?

— Не мой, — отвечала Марфа.

Тело умерщвленного царя положили на Красной площади на маленьком столике. К ногам его бросили тело Басманова. На грудь мертвому Дмитрию положили маску, а в рот воткнули дудку.

В продолжение двух дней москвичи надругивались над его телом, а в понедельник свезли на кладбище для бедных и безродных и бросили в яму, куда складывали замерзших и опившихся.

Затем по Москве стал ходить слух, что мертвый ходит; тогда снова вырыли тело, вывезли за Серпуховские ворота, сожгли, пепел всыпали в пушку и выстрелили в ту сторону, откуда названый Димитрий пришел в Москву.

Так закончилась одиссея одного из самых ярких героев русской истории. Несмотря на столь двойственную судьбу, как правитель, Лжедмитрий, в соответствии со всеми современными отзывами, отличался огромной энергией, большими способностями и широкими реформаторскими замыслами.