Великие загадки мира искусства. 100 историй о шедеврах мирового искусства

И сразу же после премьеры начались мистические события: опера словно мстила тем, кто к ней прикоснулся. Гиро сломал ногу, драматурги Мельяк и Галеви, писавшие текст к опере (хотя многое в либретто сочинял и сам Оффенбах), слегли с какими-то затяжными болезнями. Даже Карвальо, директор «Опера комик», где прошла премьера, неудачно схватившись за перила театральной лестницы, вывихнул руку.

Однако гениальную музыку желали услышать в Европе. Директор Рингтеатра в Вене герр Яунер во что бы то ни стало пожелал поставить «Сказки Гофмана». Венская премьера состоялась в конце 1881 года. Успех был потрясающим. Говорят, что меломаны, аплодируя, отбили себе ладони. Однако на втором представлении произошло ужасное – начался пожар. Несколько человек погибли прямо в зрительном зале, сотни пострадали от давки, пытаясь выбраться из задымленного театра. Здание Рингтеатра сгорело дотла.

Ну как тут не вспомнить кошмарную постановку оперы самого Гофмана. Тогда его «Ундина» тоже была встречена на ура 3 августа 1816 года… Но через тринадцать постановок Берлинский королевский театр, где она шла, сгорел. Такое вот дьявольское дежавю…

По театрам мира поползла леденящая душу легенда: опера «Сказки Гофмана» проклята. Ее назвали «оперой, приносящей несчастье» и перестали ставить. Только через четверть века, в 1905 году, она вновь попала на сцену. Но… оказалось, что оригинальной партитуры Оффенбаха нет. Ну как сквозь землю провалилась! Музыковеды искали долго, но безрезультатно. Вспомнили, что в «Опера комик», где прошла парижская премьера «Сказок», в 1887 году случился… грандиозный пожар. Ну просто не опера, а адское пламя. Скорее всего, решили музыковеды, и партитура дьявольской оперы сгорела.

Надо сказать, что и после того, как ХХ век начал ставить оперу, отблески ее «пламени» не угасли. Впрочем, всем, кто впоследствии прикасался к творчеству Гофмана, приходилось смиряться с неизбежной мистикой.

Например, на моей памяти в 70-х годах ХХ века на Неделе немецкого кино кинематографисты пообещали показать экранизацию «Сказок Гофмана» все того же Оффенбаха. Так не смогли! На знаменитой песенке Гофмана о Клейнцахе пленка порвалась. И восстановить не удалось. Зрители, собравшиеся специально на эту кинооперу, разбрелись по домам несолоно хлебавши. А когда несколько лет назад телевидение решило показать знаменитую постановку оперы Оффенбаха, где партию Гофмана поет Пласидо Доминго, это получилось только со второй попытки.

Однако на рубеже ХХ и XXI веков по всему миру неожиданно и стремительно начались новые постановки оперы. И случилось неожиданное, но обнадеживающее событие: летом 2004 года нашлась партитура «Сказок Гофмана», считавшаяся сгоревшей в пожаре театра «Опера комик» в 1887 году. Нежданно-негаданно она всплыла в библиотеке Парижской оперы. Ну не чудо ли? И не знак ли того, что проклятие перестало действовать и оперу можно ставить спокойно?..

Двойная жизнь Флоримона Эрве

Он сочинял мессы, мотеты и другие духовные произведения. И никто не знал, что он мечтает об оперетте. Потом он написал восемьдесят оперетт, но мечтал закончить духовную симфонию-ораторию. Пристрастия легендарного композитора – отца оперетты Флоримона Эрве (1825–1892) двоились. Да и сам он вел двойную жизнь. Это был его секрет. Однако еще упорнее он запрятывал в жизни и другую тайну: его лучшие оперетты были подсказаны сюжетами, которые он почерпнул в… сумасшедшем доме. Впрочем, театр и сумасшедший дом иногда оказываются так близки…

Долговязый и неуклюжий юноша брел наугад. Его душили слезы: жизнь не складывалась! Он выучился играть на органе, но в церковь, которая его приютила, пришел органист-профессионал. Играть больше не на чем. Орган ведь не купишь, как скрипку или рояль… Вздохнув, юноша оглянулся. Куда он забрел? Какое-то предместье Парижа – парк, старинная церковь. Юноша вдруг отчетливо услышал голос: «Там твое будущее!»

И зазвучал орган…

Флоримон вошел. В церкви стояла тишина, видно, органист уже закончил свою игру. Церковный служка подозрительно оглядел вошедшего: одет плохо, худ до неприличия. Гнать бы такого! Но юноша вдруг прижал руку к сердцу и напыщенно произнес: «Я здесь по воле народа, и заставить меня уйти можно только штыками!»

Служитель не понял, что Флоримон процитировал Мирабо, но на всякий случай решил не связываться с незнакомцем. Вмиг юноша оказался на месте органиста и заиграл. Услышав его музыкальные импровизации, из ризницы торопливо вышел священник: «Вас привело Провидение, мой юный друг! Нам так не хватает органиста!» – «Но я же слышал, как у вас играет орган!» – изумился Флоримон. «Не может быть! – замялся священник. – Ведь вчера Бог прибрал нашего органиста…» – «Но я слышал музыку, когда входил в вашу церковь!» – настаивал Флоримон. Священник грустно улыбнулся: «Не может быть! Хотя… Вдруг это знак свыше? Хотите занять место нашего органиста?» Флоримон возликовал: «Конечно! Но что это за церковь?»

Священник вздохнул и расплылся в улыбке: «Это церковь Бисетра – самой известной в Париже психиатрической лечебницы!»