Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

Итак, кажется, наконец все начинает складываться благополучно. Александр в Италии, Михаил заканчивает Дерптский (ныне Тартуский) университет и, наверное, пойдет на службу в Министерство иностранных дел. Карл — юнкер, решил посвятить себя военной карьере, Лев служит мичманом в 24-м флотском экипаже. Непонятны склонности самого младшего — Николая. Он пока ходит во Вторую Петербургскую гимназию. И как хорошо, что именно туда. Все лето город только и говорил о страшном событии, приключившемся в Корпусе путей сообщения. Мальчики-кадеты освистали учителя-офицера, обращавшегося с ними ужасно грубо. Тогда шестерых зачинщиков бросили в подвал до высочайшего решения. Оно вскоре последовало: детей прогнали сквозь строй перед всем заведением. Доктор, там присутствовавший, отказался отвечать за жизнь некоторых из них. Затем несчастных лишили дворянства и по этапу, как колодников, отправили на Кавказ служить солдатами. В гимназии подобное зверство невозможно. А Вторая Петербургская особенно славится своими разумными преподавателями…

Преждевременная радость всегда близорука. Весной 1844 года тяжело заболели Карл и Лев. Ухудшилось здоровье жены: стали одолевать мучительные боли. Еще прошлым летом врачи настоятельно советовали поехать на остров Эзель (теперь Сааремаа) лечиться грязями. Выполнить совет не представилось возможным: деньги ушли на свадьбу Зинаиды. Поэтому 27 января 1844 года Карл Иванович пишет очередную слезницу: «По случаю тяжкой болезни жены моей и двух сыновей, из коих один находится в Свеаборге, а другой в Нарве, я вынужден был сделать значительные издержки на лечение первой и все, какие имел деньги, послать последним, а затем сам с семейством претерпеваю совершенный недостаток».

Конечно, следует немедленно поехать за границу и показать жену лучшим врачам, но для этого нужны большие деньги. Вдобавок к существующим трудностям опубликован новый указ о поездках за рубеж. Молодых людей до двадцати пяти лет вообще не пускают. Остальные должны платить пошлину — 100 рублей серебром. После этого могут поездку разрешить, а могут запретить. Указ — дитя страха перед европейской «революционной заразой». Рассуждения правительства просты: меньше будут ездить, меньше опасных идей проникнет в Россию. В случае, если ты болен и жаждешь лечения, то тебе милостиво дозволяется умереть дома.

От положения, сложившегося в семье Росси, можно прийти в отчаяние. А страдания нравственные, в отличие от болей физических, всегда кажутся бесконечными. Пережить несчастья легче в кругу близких и верных друзей, но рядом с Карлом Ивановичем остались только сводная сестра Мария и ее муж Огюст Пуаро, который умрет летом 1846 года. Много друзей зодчий обрести не сумел. Может, потому, что всю любовь свою всегда отдавал только семье и дорогой сердцу архитектуре…

В другое время Карл Иванович попытался бы забыться в работе, но, увы, с каждым годом у него все меньше и меньше дел. Теперь уже не отгородишься от всех невзгод чертежами, планами, рисунками, не вытеснишь домашние печали беспредельной радостью созидания. Остается только безропотно тащить свой крест и надеяться, надеяться, надеяться… А пока 27 декабря 1844 года Росси берет у казны в долг 300 рублей серебром. 5 мая 1845 года, «находясь в весьма стесненных обстоятельствах», просит еще 1500 рублей. Врачи, аптекари, сиделки требуют денег. Много денег…

Трагическая развязка приближается неумолимо. 20 марта 1846 года в очередном прошении о займе Росси пишет: «…находясь в крайней нужде в особенности теперь по случаю смертельного положения супруги своей…» А 1 апреля Софья Андреевна скончалась, прожив сорок шесть лет. Случилось так, что исполнительные чиновники именно в этот день подсчитали долг зодчего — 1287 рублей 48 копеек серебром. Но денег на похороны у Карла Ивановича нет. Человек, построивший роскошные дворцы и здания Петербурга, не в состоянии исполнить свои обязанности по отношению к покойной. Скрепя сердце он просит у императора еще 1000 рублей. Желая избежать ненужных пересудов, Николай Павлович делает красивый жест: через три месяца дарит Карлу Росси 2000 рублей серебром.

Примечательно, как изложена царская милость в формулярном списке: «За усердную службу всемилостивейше пожаловано единовременно 2000 рублей». Действительно, в декабре исполнится пятьдесят лет, как Карл Росси был зачислен на службу в Кабинет Его Императорского Величества, но ведь не по случаю предстоящего юбилея пожалованы архитектору деньги. На похороны жены… Можно, конечно, поражаться душевной суровости Николая Павловича, но эту особенность его характера уже отмечали современники: «При первом взгляде на Государя невольно бросается в глаза характерная особенность его лица — какая-то беспокойная суровость. Физиономисты не без основания утверждают, что ожесточение сердца вредит красоте лица…» Не нашлось у государя теплых слов сочувствия старому верному слуге, поверженному тяжкой судьбой.