Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

Наконец зодчий решается — 28 октября 1847 года он подает прошение о принятии его в российское подданство. Ровно через три месяца ему вручают свидетельство: «Дано сие из 1-го департамента Санкт-Петербургской управы благочиния, бывшему неаполитанскому подданному, коллежскому советнику К. И. Росси в том, что он согласно изъявленного им желания и на основании составленных постановлений в присутствии департамента и священника исповедуемой им веры на подданство России к присяге приведенный вместе с семейством…» Теперь он знает, что обеспечил своим наследникам хотя бы небольшую, но постоянную пенсию.

С успокоенной душой Росси начинает приводить свои дела в окончательный порядок. 15 июня 1848 года он отправляет письмо министру двора князю П. Волконскому:

«В течение 53-летней добросовестно проведенной мною службы под моим надзором построено казенных зданий более нежели на шестьдесят миллионов рублей.

Милость монархов, которым посвящена моя жизнь и служба, могли бы сделать мое существование независимым, но многочисленность семейства, воспитание детей, устроение старших из них и поддержание состоящих на службе, а более долговременная болезнь моя и покойной жены моей требовали неоднократной поездки на минеральные воды, и беспрерывные в течение двадцати лет пожертвования совершенно истощили все средства мои и вовлекли в долги, так что для существования с семейством я вынужденным нашелся заложить в Опекунский совет принадлежащие покойной жене бриллианты, переделанные из пожалованных мне от монарших щедрот, равно и серебро, а потом перезаложить и полученные на оные билеты.

Проживя на свете семьдесят один год, я с горечью вижу приближение минуты, которая разлучит меня с семейством навсегда. По чувству родительскому, я желал бы оставить моим детям, долженствующим остаться без руководителя и подпоры, дела мои незапутанными, и потому с упованием на доброту сердца Вашего Сиятельства я обращаюсь к Вам с покорнейшей просьбой об исходатайствовании мне у Государя Императора весьма на короткий срок заимообразно из Кабинета четырех тысяч рублей серебром».

Давний начальник оправдал надежды архитектора. Деньги выданы даже без удержания на инвалидов. Однако, перечитывая письмо Росси, неизбежно вспоминаешь судьбу его предшественника, другого великого русского зодчего — Франческо Растрелли, вынужденного на склоне лет заниматься для заработка перепродажей картин.

Император Николай Павлович не любит давать деньги понапрасну, даже в долг. Вскоре после выплаты 4000 рублей Карлу Росси поручено как «члену Комиссии по искусственной части» освидетельствовать строение новой больницы, сооружаемой в память почившей великой княжны Александры Николаевны. А еще через пять месяцев зодчему велено заняться «исправлением Таврического дворца». В помощь ему назначен академик, надворный советник Александр Руска, «которому и находиться при работах до окончания упомянутого исправления дворца».

Дочери Росси счастливы: отец снова возвращается к жизни. Долгие часы проводит в кабинете над чертежами, ездит в Таврический, общается с людьми. Даже стал интересоваться, о чем говорят в городе. А говорят в основном о революции во Франции, где прогнали короля и объявили республику; о восстании в Венгрии, пожелавшей объявить себя самостоятельным государством; о революции в Германии. Но все разговоры в конце концов сходятся только к холере, все же появившейся в Петербурге. Из «Дневника» А. Никитенко за 1848 год: «С первых чисел июня… начала свирепствовать холера и до половины июля погубила до пятнадцати тысяч человек… Она никого не щадила, но особенно много жертв выхватила из среды простого народа. Малейшей неосторожности в пище, малейшей простуды достаточно было, чтобы человека не стало в четыре, пять часов».

К счастью, зима оказалась ранней, и вечные российские спасители — лютые морозы не обошли Петербург своим вниманием. Холера начала отступать…

Накануне нового, 1849 года Babbo Natale, а вернее — Дед Мороз (ведь теперь Карл Росси — российский подданный) принес нежданный сюрприз: император пожелал обновить убранство зрительного зала Александринского театра и увеличить четыре ложи около сцены. Для Карла Ивановича радость: чем больше работы — тем лучше самочувствие и настроение. Правда, в императорском повелении есть и ложка горечи. Существующую в зале голубую обивку следует заменить красной. Николай Павлович желал видеть такую, еще когда завершали строение театра. Росси в ту пору схитрил: сумел доказать, что нет нужной ткани, а если готовить новую, то открытие театра не успеет к сроку. И зал получился изысканно красивым. Перехитрить государя сейчас не удастся. Придется все делать в помпезно яркой гамме…

В музее Академии художеств хранятся два проекта расширения царской ложи у авансцены. Они исполнены с мастерством и совершенством, присущим зодчему в годы его расцвета. Даже не верится, что это последние работы Росси и что созданы они им на семьдесят втором году жизни.