Великий Бисмарк. Железом и кровью

Бисмарк же, в свою очередь, решительно отвергал превентивную войну – по крайней мере, в качестве основного средства обеспечения безопасности Германии. Военная мощь была в его представлениях важным аргументом в международных делах, однако пускать ее в ход следовало лишь в крайнем случае. Кроме того, он был совершенно не заинтересован во вмешательстве военных во внешнюю политику. Правда, противоречия между Бисмарком и генералами совершенно не исключали сотрудничества по многим вопросам. Канцлер был не меньше военных заинтересован в сильной и независимой от парламента армии – так, в письме Вильгельму от 31 января 1872 г. он называл ее «единственной гарантией, которая есть у Германии в войне и в мире» [508], – только взгляды на руководство и использование вооруженных сил у обеих сторон были различными.

В первой половине 1870-х годов ситуация, казалось, складывалась для Берлина достаточно благоприятно. Отношения с Лондоном складывались вполне нейтрально, что поначалу даже несколько разочаровывало Бисмарка. Правда, лидер британской оппозиции Дизраэли заявил в палате общин в феврале 1871 года, что радикальное изменение соотношения сил может содержать в себе угрозу безопасности Англии, а премьер-министр Гладстон в то же время обдумывал возможность посылки ноты протеста против аннексии Эльзаса и Лотарингии. Тем не менее мало кто на туманном Альбионе всерьез верил в «германскую угрозу» – у «владычицы морей» практически отсутствовала почва для каких-либо конфликтов с новой европейской державой. Большинство политических деятелей островной страны не видели в происходивших в центре Европы процессах какой-либо опасности для своих интересов – хотя, по мнению ряда исследователей, лишь меньшинство из них приветствовало создание сильной Германии. Ни у одной, ни у другой стороны не было и мыслей о возможности вооруженного конфликта; для Бисмарка, наоборот, сближение с Британией стало бы по ряду причин весьма выгодным. По мнению Э. Эйка, Бисмарк предпочел бы дружбу с Великобританией дружбе с Россией [509]; впрочем, данное утверждение представляется более чем спорным по той простой причине, что хорошие отношения с восточным соседом в условиях враждебности Франции имели жизненно важное значение. В любом случае, внутренние проблемы занимали либеральное британское правительство в начале 1870-х годов куда сильнее, чем международные отношения.

Отношения с Россией и Австрией определялись желанием связать эти страны единым союзом с Германией, построенным на консервативной основе. «Союз трех черных орлов» должен был обеспечивать существующее статус-кво в Европе и тем самым косвенно гарантировать Германской империи ее новые владения в Эльзасе и Лотарингии. В то же время Бисмарк стремился к тому, чтобы этот союз не сковывал германскую внешнюю политику, оставляя ей достаточную свободу действий.

Идея тройственного соглашения с Россией и Австро-Венгрией возникла еще в 1867 году, но к ее реализации Бисмарк приступил тремя годами позже. 13 сентября 1870 года, в разгар войны с Францией, он в направленной в Петербург телеграмме заявил о желательности «тесного сотрудничества монархически-консервативных элементов Европы» [510]. Эта инициатива встретила достаточно благосклонный прием, особенно в связи с негативной реакцией русских властей на провозглашение республики во Франции. Россия являлась практически «крестной матерью» новой империи, и ряд исследователей полагают, что изначально она стремилась обращаться с рейхом как с младшим партнером. В любом случае, от победы Германии славянская империя получила весомые дивиденды. По словам Ф. фон Гольштейна, «прусский королевский дом и прусская армия никогда не имели за пределами страны большего друга, чем Александр II» [511]. В июне 1871 года, во время кратковременного пребывания российского императора в Берлине, он встретился с кайзером и рейхсканцлером, с которыми обсудил перспективы совместных действий по защите от «социалистической угрозы».