Великий Бисмарк. Железом и кровью

Теперь усилия Бисмарка были направлены на то, чтобы обеспечить австро-русское соглашение. В идеале Австро-Венгрия должна была присоединиться к конвенции Мольтке – Берга. Это удалось лишь частично – дунайская монархия не видела для себя особой выгоды в таком внешнеполитическом решении. 6 июня в Шенбрунне Франц Иосиф и Александр II подписали достаточно абстрактное и расплывчатое соглашение об обеспечении европейского мира. 22 октября Вильгельм I присоединился к этому договору, который в результате получил имя «Союз трех императоров». Соглашение предусматривало взаимные консультации монархов в случае возникновения угрозы миру.

Союз трех императоров стал первым серьезным шагом по обеспечению безопасности Германской империи. Понятно, что у каждой из сторон были свои причины для заключения договора, причем говорить об их полной гармонии было бы преувеличением – внутренние противоречия между державами устранены не были. Но, несмотря на то что Союз трех императоров был достаточно абстрактным соглашением и, строго говоря, союзом не являлся, он достаточно надежно гарантировал Германскую империю против любой попытки изолировать ее, демонстрировал солидарность трех великих монархий и укреплял изоляцию Франции. Достаточно свободная форма союза заключала в себе еще и то преимущество, что не давала спорам о первенстве в организации достичь значительного размаха. Тем не менее соглашение трех держав не было предназначено для серьезных испытаний на прочность; М. Дилл справедливо называл его «джентльменским соглашением, которое могло существовать лишь до тех пор, пока не произошел серьезный кризис» [519]. Однако можно с уверенностью предполагать, что более тесные узы не принесли бы Германии значительной выгоды – Бисмарк высоко ценил «свободу рук» рейха и не хотел ввязываться в австро-русские противоречия сверх необходимой меры.

В том же 1873 году состоялся визит в Австрию и Германию итальянского короля. Хотя в результате не было заключено никакого соглашения, встреча монархов послужила прекрасной демонстрацией хороших отношений Рима и Берлина. В любом случае, итальянское правительство, находившееся в состоянии конфликта с Ватиканом, как и бисмарковская Германия, стремилось сблизиться с новой могучей державой. С этим совпадали интересы Берлина; по мнению некоторых историков, вершиной устремлений Бисмарка было создание Четверного союза из Германии, России, Австро-Венгрии и Италии. Но на данном этапе никакого формального соглашения с апеннинской державой заключено не было.

Сохранить Францию слабой – еще одна важная задача, которую преследовал Бисмарк в своей деятельности. К тому же довольно скоро выяснилось, что жупел «внешней угрозы» великолепно подходит для решения целой гирлянды внутриполитических проблем и оказывает буквально наркотическое воздействие на общественное мнение и значительную часть оппозиции. На побежденную Францию была наложена огромная контрибуция, до ее уплаты на территории республики оставались германские войска. Однако вскоре выяснилось, что необходимость выплаты 5 миллиардов не стала для Парижа тем смертельным ударом, на который рассчитывал «железный канцлер». Не в последнюю очередь благодаря общенациональному подъему контрибуцию удалось выплачивать не только в оговоренные сроки, но даже опережающими темпами. Поэтому Бисмарк стремился не допустить увеличения роли Франции на международной арене всеми доступными ему способами.

Уже в 1871 году, сразу же после победы, раздались первые угрозы «железного канцлера» по отношению к побежденной соседке. Картина быстрого восстановления поверженного врага была для него нестерпима. Первенствующее место в их списке занимала, естественно, угроза новой войны – хотя вопрос о том, насколько серьезно Бисмарк относился к возможности ее реализации, до сих пор остается дискуссионным. В июне 1871 года, когда граф Вальдерзее отправлялся в Париж в качестве немецкого поверенного в делах, Бисмарк напутствовал его словами о том, что он «не станет слишком долго ждать», а нанесет удар сразу же, как только будет уверен в том, что французы готовятся к новой войне. Немного позже, 27 августа, он писал тому же лицу: «Если обстоятельства во Франции станут сомнительными, мы не станем ждать французского нападения» [520], «Франция должна знать, что во втором издании война будет вестись беспощаднее, чем в первом, и ее естественным результатом будет широкая, длительная и строгая оккупация и управление французской территорией» [521].