Великий Бисмарк. Железом и кровью

Серьезный кризис во внешней и внутренней политике конца 1870-х годов нанес очередной удар по и без того слабому здоровью Бисмарка. Недуги, преследовавшие его ранее, усиливались и дополнялись новыми. Сам «железный канцлер» присущим ему образом жизни в значительной степени ухудшал состояние своего организма. Современники удивлялись его поистине раблезианскому обжорству. «Когда я впервые ел у него, – вспоминал впоследствии Тидеманн, – он жаловался на отсутствие аппетита, после чего я наблюдал с растущим удивлением, как он съедал тройную порцию каждого блюда. Предпочитал он тяжелые и трудно перевариваемые блюда, и княгиня поощряла эту его склонность. Если он в Варцине или Фридрихсру страдал от расстройства желудка, она не находила ничего лучшего, чем запрашивать по телеграфу доставку из Берлина паштета из гусиной печени или рябинника высшего сорта. Когда на следующий день паштет появлялся на столе, князь сразу проделывал в нем большую брешь и, пока его передавали по кругу, преследовал его ревнивым взором (…) Когда паштет, уменьшившись лишь ненамного, возвращался обратно, он съедал блюдо до последней крошки. Неудивительно, что при таких кулинарных эксцессах на повестке дня стояли нарушения пищеварения».

«Он по-прежнему ест так, что стены трещат», – образно писал тот же Тидеманн спустя некоторое время [581]. Уже за завтраком Бисмарк поглощал тяжелые мясные блюда, обед же превращался в настоящее пиршество. Возможно, виной тому были детские годы, когда в интернате Пламанна юный Отто вынужден был постоянно довольствоваться весьма скудными порциями. Подобную же неумеренность Бисмарк проявлял в отношении табака и алкоголя, причем никто никогда не видел его в состоянии опьянения. Спиртное только делало его более разговорчивым.

К началу 1880-х годов «железный канцлер» весил более 120 килограммов. Он с трудом передвигался, отрастил окладистую бороду для того, чтобы хоть как-то скрыть нервный тик нижней части лица. Медики были бессильны ему помочь, в первую очередь из-за сложного характера своего пациента. Доктор Генрих Штрук, который в течение долгих лет был его личным врачом, уже в 1872 году высказывал опасения, что здоровью Бисмарка угрожает серьезный кризис. Десять лет спустя эти опасения переросли в уверенность. В течение 1881 года самочувствие «железного канцлера» ухудшалось так стремительно, что из уст врачей звучали самые пессимистические прогнозы – если Бисмарк не встанет на путь исправления, ему отпущено в лучшем случае несколько месяцев. В следующем году Штрук, устав от борьбы со своим пациентом, отказался от работы с ним. Казалось, дни Бисмарка сочтены.

Однако канцлеру вновь улыбнулась удача. Спасение пришло в лице 33-летнего врача Эрнста Швайнингера. В 1883 году он впервые появился у Бисмарка по рекомендации младшего сына канцлера Вильгельма. С тех пор и до конца жизни своего могущественного пациента Швайнингер оставался его личным врачом. Бисмарк называл медика «черным тираном» и многократно жаловался на его жестокие методы окружающим, однако в то же время беспрекословно повиновался ему. Только Швайнингер смог заставить «железного канцлера» перейти на более нормальный режим дня, сесть на строгую диету с преобладанием рыбных блюд, уменьшить потребление алкоголя и табака.

Современниками это воспринималось как чудо. Влияние, которое имел врач на своего обычно непокорного и не желающего прислушиваться к чужому мнению пациента, выглядело просто мистическим. Сам Швайнингер годы спустя рассказывал: «Бисмарк, когда я к нему пришел, был физически близок к полному крушению; он считал, что перенес апоплексический удар, страдал от тяжелых головных болей и абсолютной бессонницы. Ничто не помогало. Он не доверял медикам. Один из его родственников из-за таких же страданий свел счеты с жизнью, и это, считал он, будет и его участью. «Сегодня, Ваша светлость, Вы будете спать». – «Поживем – увидим», – ответил он скептически. Я сделал ему после этого влажный компресс и дал несколько капель валерьянки, которые назвал снотворным. Потом я сел на стул у его кровати и взял его руки в свои, как мать у беспокойного ребенка, пока канцлер не заснул. Когда он утром проснулся, я все еще сидел рядом с ним, и он сначала не хотел верить, что уже день и он правда проспал всю ночь. С тех пор он доверял мне» [582]. Судя по всему, именно эмоциональное участие врача глубоко тронуло Бисмарка, который с детства страдал от дефицита тепла и заботы. Однако, вполне вероятно, была и другая причина готовности «железного канцлера» подчиняться предписаниям медика. К моменту появления Швайнингера в доме Бисмарка последний дошел до определенного психологического рубежа, когда был готов буквально на все ради того, чтобы избавиться от страданий. Врачи подозревали у него рак и пророчили скорую смерть, а умирать канцлер вовсе не собирался. В любом случае, очевидно, что именно Швайнингер спас ему жизнь.