Великий Черчилль

«Решение английского народа выражено в голосах, подсчитанных сегодня. Поэтому я сложил с себя бремя, возложенное на меня в более мрачный период. Я сожалею, что мне не дали возможности закончить работу против Японии. Однако в этом отношении все планы и вся подготовка уже завершены, и результаты могут быть получены значительно быстрее, чем мы до сих пор могли ожидать. На новое правительство ложится колоссальная ответственность за границей и внутри страны, и все мы должны надеяться, что оно с успехом будет нести ее.

Мне остается только выразить английскому народу, от имени которого я действовал в эти опасные годы, свою глубокую благодарность за непоколебимую, неизменную поддержку, которую он оказывал мне при выполнении моей задачи, и за многочисленные проявления его благосклонности к своему слуге».

V

Черчилль прилагал огромные усилия для того, чтобы сохранить достоинство в поражении. Своему доктору, лорду Морану, который заикнулся было о «неблагодарности», он коротко ответил, что люди устали от войны и слишком многое перенесли.

Вечером 27 июля жена премьера (уже бывшего), Клементина, сослалась на головную боль и ушла спать. Младшая дочь, Мэри, существо более непосредственное, попросту рыдала. Черчилль отправился в ванную комнату – как обычно, он собирался принять ванну. Его адъютант, капитан Пим, вспоминал позднее, что в этот момент Черчилль буквально посерел. Он повернулся к капитану и сказал ему:

«У них есть полное право голосовать так, как они хотят. Это демократия. Это то, за что мы сражались».

Интересно, что он на самом деле так и думал. У нас есть свидетель – Уинстон Черчилль, собственной персоной. В написанной и изданной им еще до войны биографии Джона Черчилля, Первого Герцога Мальборо, своего далекого предка, он сравнивает тогдашние коррумпированные политические нравы – подкуп, фаворитизм и прочее в том же духе – с современной ему Англией и находит, что современность оказалась не в пример чище. А причиной этого называет всеобщее избирательное право, свободу слова для оппозиции и выборы, которые, как «очищающие приливы», смывают коррупцию.

Черчилль смотрел на население своей страны, как на своего рода короля, выражающего посредством выборов свою суверенную волю.

Ну, а «истинно королевская неблагодарность» вошла в пословицу и воспринималась как должное.

Мэри и ее сестра, Сара, старались развлечь отца. Они ставили ему его любимые пластинки – но это не помогало. Ему, по-видимому, не хватало обычной его деятельности. Он поделился с лордом Мораном утешительной вестью о том, что по крайней мере консерваторы сплотились вокруг него как бесспорного лидера их партии, пусть и в оппозиции.

Доктор записал в дневнике, что Уинстон все-таки наивен – разгром партии консерваторов был так силен, что теперь они хватаются за единственное, что у них осталось – за личную популярность бывшего премьера. Странно видеть замечание глубоко профессионального медика, человека чрезвычайно трезвого и ни к каким преувеличениям отнюдь не склонного, о наивности великого политика. Hо, по-видимому, что-то справедливое в его замечании все-таки было. Черчилль для профессионального политического деятеля высокого полета был человеком чувствительным, даже сентиментальным – несмотря на огромный ум и колоссальный опыт, которые вроде бы должны были ясно показывать ему темные стороны человеческой натуры.

Но, как ни странно, он всегда ожидал от людей лояльности.

И, как ни странно, часто бывaл прав. В дневнике Мэрион Холмс, его стенографистки, оставшейся в секретариате премьера и при Эттли, есть интересная запись: