Великий де Голль. «Франция – это я!»

Рабочий день генерала длился примерно десять часов, но только в те дни, когда не было официальных вечерних приемов. А таковые проходили достаточно часто. В 1959 году администрация Елисейского дворца насчитала 103 приема, в следующем – 118, а в 1963 году – целых 145. Они устраивались в президентском дворце Парижа по самым разным поводам. На них приглашались министры, депутаты, сенаторы, дипломаты, военные, бизнесмены, представители общественных организаций и прессы, ученые, писатели, артисты, спортсмены. Де Голль со всеми был одинаково вежлив, учтив с дамами, но не галантен, не целовал им руки. Правда, он отдавал дань их красоте и элегантности туалетов. Как-то Брижит Бардо появилась в Елисейском дворце в костюме гусара. Президент с улыбкой отметил: «Ба, военный?!» Находящиеся рядом с ним люди так и не поняли, сказал он это потому, что хотел пошутить, или оттого, что плохо видел. Сотрудники президента спорили о том, кого де Голль предпочитает – блондинок или брюнеток? Ему нравились и Жаклин Кеннеди с темными волосами, и белокурая Грейс Келли, принцесса Монако. Сын генерала утверждал, что все-таки – брюнеток, и напоминал, что у его матери были темно-каштановые волосы{502}.

В период президентства де Голля вошло в традицию проводить приемы и в Версальском дворце. Они устраивались там в исключительных случаях, в честь глав зарубежных государств, и проходили в Зеркальном зале. Очень хорош этот зал был весной, в дни долгих сумерек. В вазах на столах стояли свежие тюльпаны, в больших светильниках зажигали свечи. Нежные бордово-пурпурные лепестки цветов и плавно сияющий желтоватый огонь свечей мерцали в отражениях зеркал и напоминали о балах давно минувших дней. А в проемах окон, в розовых лучах заходящего солнца сверкал всем своим великолепием старинный парк. Шелест только что распустившейся нежно-зеленой листвы сливался с мерным гудением бело-дымчатых струй фонтанов. И казалось, что статуи древнегреческих богов вот-вот оживут и разбредутся по дорожкам, чтобы вдоволь насладиться красотой весенней природы и творений рук человеческих.

Помимо приемов де Голль присутствовал на официальных церемониях. Четыре из них, если он не находился за границей, не пропускал никогда. 8 мая, в ознаменование победы над фашизмом, президент возглавлял празднование у Триумфальной арки. 18 июня, в день своего исторического призыва к французам, он отправлялся на холм Валерьен. 14 июля, в честь главного национального праздника, генерал принимал парад на Елисейских полях. Наконец, 11 ноября он участвовал у Триумфальной арки и памятника Жоржу Клемансо в церемонии, посвященной победе Франции в Первой мировой войне.

В 1960 году на холме Валерьен был открыт мемориальный комплекс, увековечивший память погибших участников движения Сопротивления. В следующем году об этом мемориале выпустили специальную книгу-альбом. Президент республики сам сделал к нему предисловие-посвящение, сочиненное им белым стихом:

Солдаты, навсегда уснувшие в пустынях,
в горах и на равнинах.
Утонувшие моряки, убаюканные океанскими
волнами.
Летчики, стремившиеся в небо и разбившиеся
на земле.
Бойцы Сопротивления, погибшие в маки
и на эшафотах.
Все вы до последнего дыхания соединялись
с именем Франции.
Именно вы прославляли отвагу, освящали усилия,
подкрепляли решения.
Вы встали во главе огромной и прекрасной когорты
сынов и дочерей Франции, которые в испытаниях утверждали
величие.

Ваши замыслы в свое время смягчали наш траур.

Ваш пример сегодня – основание для нашей гордости.
Ваша слава навсегда останется спутницей
нашей надежды{503}[46].

Все же иногда, после восьми вечера, де Голль мог просто отдохнуть в своих личных апартаментах Елисейского дворца. Он обязательно смотрел телевизор, почти все вечерние программы. В его комнаты, кроме близких родственников, почти никто не допускался. Исключение составляли немногие, например парикмахер. Это был веселый и говорливый человек. Он являлся почти всегда с опозданием, что неизменно заставляло президента ворчать. Впрочем, глава государства быстро успокаивался, когда его «придворный цирюльник» начинал с ходу рассказывать какие-нибудь невероятные истории и сам же над ними громко смеялся. Поначалу к де Голлю в Елисейский дворец приходил и портной. Но генерал страшно не любил примерки. Поэтому в один прекрасный момент он решил раз и навсегда с этим покончить, заявив: «У него есть мои мерки, и пусть выпутывается, как хочет»{504}.

Европа