Великий диктатор

Утром братец Кауко привёз из города тётку Хелен с сыном Томми и дядю Бьорка. Дядя Вэйкка, муж тети Хелен, приехать не смог, так как был в плаванье. А дядя Бьорк мне понравился. Протянул руку при знакомстве и поздоровался как со взрослым, и подарил детский справочник-двухтомник по всем существующим паровозам в Скандинавии, поздравив с днём рождения. Откуда он, интересно, узнал про него?

Сразу после отпевания, приехавший из города фотограф сделал групповой снимок всех присутствующих с умершим.

И только после этого, предварительно заколотив гроб, все отправились на кладбище. Оно, было не очень большим. Полтора десятка одиночных могил с каменными крестами и одна братская могила с большим надгробным камнем на месте захоронения умерших от чумы 1854 года.

Никаких цветов или венков не было. Под псалмы опустили гроб и закопали. Установили временный крест, и каждый из присутствующих возложил на место захоронения по веточке хвои.

— Как только хвоя засохнет и опадёт, значит его душа отправилась на суд и пора ставить надгробье, — пояснил мне дед Кауко вечером, когда я всё же решился спросить его про эту традицию.

— Деда. А ведь дядя Бьорк — железнодорожник. Может, спросишь его про стоимость постройки железных дорог в Швеции?

— Я тебя услышал, — не совсем понятно ответил он мне и отправил меня спать.

Через пять дней, приехавший из города поверенный деда Хейди огласил завещание. Всем его детям — трем дочерям и сыну досталось по две с половиной тысячи марок. А дом и остаток на счёте — его супруге, бабе Тейе. Всем внукам и внучкам досталось по небольшим золотым украшениям. Мне, согласно его воле, достался золотой нательный крестик с золотой же цепочкой, что вызвало удивление не только у меня, но и у всех родственников.

Нательные кресты здесь никто не носил. Вообще. Я, конечно, слышал в своём предыдущем мире, что лютеране не носят кресты, но сам с этим столкнулся только здесь. Помнится, на второй год своего сюда попаданства я спросил об этом у деда Кауко, и тот, немного подумав, ответил:

— Мы верим в Спасителя, а не в вещи, — и взлохматив мою шевелюру, добавил. — Рано тебе про это думать. Подрастешь, поймёшь.

Я подрос, но так и не понял, но принял местные правила. И вот сейчас пребывал в глубокой растерянности — что делать? Порассматривал украшение, да и отдал его матери, от греха подальше. Вырасту, может буду носить. А так пусть у неё лежит. К этому моему поступку остальные родственники отнеслись с одобрением. А кузен Микка, видя, что я сделал со своим золотом, отдал золотой перстень, полученный из рук бабушки Тейи, своей матери.

Однако. Я даже и не знал, что дед Хейда настолько богат. Жил скромно, сам никакого золота не носил, нас, мелких, правда, баловал. Покупал нам различные сладости почти еженедельно. Но сам он был почти не у дел в клане. Куда пошлют, то и делал. Был практически чуть ли не чернорабочим.

Сразу после оглашения наследства родственники разъехались, и жизнь вошла в привычную колею. За одним исключением — за всеми этими событиями про мой восьмой день рождения вспомнили только три человека. Дядя Бьорк, сестричка Анья, подарившая мне большого самодельного тряпичного кота, и брат Эса. Братец презентовал мне новенькие и чуть великоватые ботинки изумительного рыжего цвета. За что я был ему очень благодарен. Из старой обуви я уже вырос, а бегать босиком было не очень комфортно, так как лето выдалось холодным.

О железной дороге я деду Кауко намекал переговорить с дядей Бьорком не просто так. Отгрохав гигантскую печь, дед и управляющий совсем забыли о логистике. Печь выдавала в год от одиннадцати до двенадцати миллионов кирпичей. Это было просто гигантское количество. Всем владельцам завода нравилось это число, а ещё больше нравилась сумма дохода от продажи кирпичей.

В Империи красный кирпич стоил одну копейку за штуку. В соответствии с курсом, в княжестве один кирпич стоил три пенни. А многоцветный и тротуарный кирпичи стоили ещё дороже. Но, как говориться: «Было гладко на бумаге, да забыли про овраги, а по ним — ходить». Про сбыт и про доставку в город никто не подумал.

Пришлось им снижать цену и продавать прямо с завода по одной пенни за кирпич. Предприимчивые односельчане смекнули, что могут не только по дешёвке приобрести кирпич для собственных нужд, но ещё и заработать, перепродавая его. Но в простые сани или повозку вмещалось максимум полторы сотни кирпичей, каждый из которых весил по одному бисмерпунду или по пять килограмм, кому что ближе. И тогда в селе возникло несколько артелей, которые и занимались перевозкой и торговлей нашими кирпичами по всей губернии.

Нам терять доход от невозможности торговать по общепринятым ценам было очень неприятно. Но единственная возможность вывоза такого количества кирпича на большой рынок была в строительстве ветки железной дороги от Улеаборга до нашего завода. Всё упиралось в цену. Строительство одной версты дороги оценивалось в пятнадцать тысяч рублей для стандартной колеи и примерно семь тысяч для узкой колеи. Плюс, необходимость постройки моста через речку Калимеэнояв селе Корвенкюля.