Так чрезвычайные полномочия получил выходец из старейшей патрицианской семьи Фабиев (
Не исключено, что как полководец он чем-то был сродни знаменитому русскому фельдмаршалу Михаилу Илларионовичу Кутузову, который на войне предпочитал искусный маневр и военную хитрость и не очень любил ввязываться в «большие драки».
Нечто похожее очевидно было присуще и его далекому историческому «коллеге по ремеслу» – Квинту Фабию, чья предельная осторожность не помешала ему, однако, победить в 233 г. до н. э. лигуров, грабительскими набегами разорявших Северную Этрурию, и подчинить их земли Риму. За эту победу он удостоился триумфа. Именно на этой войне он получил большой опыт ведения боевых действий в труднопроходимой местности против врага, умевшего устраивать засады. И хотя к моменту получения диктаторства ему уже было около пятидесяти восьми лет, а такой возраст по римским стандартам считался довольно преклонным для командования на поле боя, но именно опыт войны с лигурами окажется для Фабия бесценным в противостоянии с хитроумным и коварным Одноглазым Пунийцем.
Для борьбы с таким виртуозом засад, каким себя не единожды показал Ганнибал, нужен был именно такой полководец, как Квинт Фабий, который не понесется очертя голову за врагом и не опростоволосится подобно Фламинию, загнавшему в ловушку целую армию!
Как известно, Фабий давно уже предупреждал сенат, что война на поле брани коренным образом отличается от споров в сенате. Он принадлежал к числу тех сенаторов, что до самого объявления войны выступали за переговоры с Карфагеном. Однако если с кем и намеревался договариваться этот здравомыслящий человек, то уж, конечно, не с Баркидами, а с их противниками в карфагенском Совете. Он, как известно, даже ездил в составе посольства в Карфаген, но безрезультатно. Это ему пришлось объявить Карфагену войну, «спрятанную» в складках его тоги. Ганнибала же он всегда воспринимал как ярого врага и на переговоры с ним идти не собирался.