Великий Ганнибал. «Враг у ворот!»

…Между прочим, сражение в горном ущелье Киноскефалы вызвало большой резонанс в античном мире. Причем не только потому, что решалась судьба Греции, Македонии и Малой Азии. Дело в том, что это была первая большая битва между легендарной и, как тогда казалось многим, все еще грозной македонской фалангой и уже прославившимися в многолетнем противостоянии с закаленными ветеранами самого Ганнибала римскими легионами. Считалось, что фаланга, подобно бронированному чудовищу, сокрушает все на своем пути и нет в мире силы, способной выдержать ее лобовой удар. Силы сторон были примерно равны (у македонцев – около 24 тысяч пехоты и 2 тысячи всадников против почти такого же числа римских пехотинцев, а также 2,5 тысячи их кавалеристов), но у Рима имелись еще и «живые танки» (10–20 боевых слонов из Нумидии). Все проблемы македонцев начались с того, что неровность поля боя – обилие холмов своеобразной формы (отсюда и такое оригинальное название местности) – сильно мешала македонской фаланге. Ведь ей, как известно, для успеха необходима была ровная местность. Впрочем, и спустившийся на холмы густой туман служил серьезной помехой для мобильных римских легионов. В завязке сражения, когда в тумане схлестнулись легковооруженные воины противоборствующих сторон, поначалу верх одерживали более многочисленные силы царя Филиппа. Но Фламинин вовремя ввел в дело кавалерию и не только выровнял ситуацию, но и заставил противника отойти назад вверх по склону. В этой ситуации о полноценном участии в бою ощетинившейся громадными копьями фаланги не могло идти и речи. Но и уйти от боя на неровной поверхности у Филиппа уже не было возможности: мобильный враг наседал по полной программе! Обе стороны начали перестраиваться для продолжения сражения. При этом македонский царь затеял сложный маневр по разделению своей фаланги на две части, одной из которых (левой) предстояло по его задумке выстроиться по склону «уступами»! Судя по всему, это была вторая и к тому же роковая ошибка македонского царя. По крайней мере, так полагает большинство историков. Дело в том, что в эпоху войн с Римом македонская фаланга уже никак не походила на более или менее гибкие и подвижные македонские фаланги ее великих царей-полководцев – ее создателя Филиппа II (382–336 гг. до н. э.) и ее реформатора Александра Македонского (356–323 гг. до н. э.)! Сорокалетняя эпоха войн диадохов (с 321 по 281 г. до н. э.) привела к тому, что македонская фаланга все больше напоминала дубину, чем рапиру, с которой их великий вожак победоносно прошел полмира. Если под руководством бога войны – Александра Македонского – она была живым организмом (вспомним, что в судьбоносной битве при Гавгамелах тыловые, испытанные ветераны-фалангиты Кратера смогли быстро развернуться на 180 градусов, чтобы спасти свой обоз от прорвавшейся персидской конницы Нарбазана!), то при его преемниках-диадохах она все больше и больше закостеневала. Все еще грозная, она, как полагают многие исследователи, планомерно превращалась в сколь злобного, столь и неповоротливого «ежа». Ведь выставленные вперед первыми шестью рядами фалангитов не только 4– и 5-метровые, но и 6– и даже 7-метровые сариссы все же делали ее более пригодной для обороны, чем для наступления. Именно в атаке ее бойцы, двигаясь вперед, начинали путаться в лесу собственных исключительно длинных копий и тем самым нарушали «святая святых» фаланги – монолитность ее строя. Только гений Александра Македонского позволял ему пускать фалангу как ощетинившийся «каток» в атаку без большого риска для ее поражения, да и то преимущественно на ровной местности. Но вернемся на поле боя под Киноскефалами, тем более, что там произошло решающее столкновение между основными силами противников. Если построенная одним правильным прямоугольником правая фаланга македонян катком наваливается на римлян сверху и теснит их, то их левая фаланга, выстроенная квадратными «уступами», сама оказывается не в силах устоять под натиском римских «живых танков» и мобильных манипулов. Когда чаша весов колебалась и еще не было понятно, «чья возьмет?!», римлян спас скорее не Фламинин, а некий военный трибун, чье имя так и осталось истории неизвестно, но как считали римские историки последующих поколений – многоопытный выученик самого П.К. Сципиона, ветеран его испанского и африканского походов. Именно он взял инициативу на себя и произвел маневр, который решил исход непросто складывавшейся для обеих сторон битвы. Он быстро перенаправил 20 манипул с правого фланга римлян, где их победа уже не вызывала сомнений, на противоположный левый фланг, стремительно атаковав хоть и грозную, но неповоротливую македонскую фалангу с тыла. Плотно построенные в единый монолит правофланговые фалангиты Филиппа с их «лесом» длиннющих сарисс, естественно, быстро развернуться на угрозу с тыла не смогли. В знак капитуляции они стали поднимать свои громоздкие копья, но римские легионеры, повинуясь приказу, устроили резню. Потеряв лишь тысячу человек, римляне убили 7–8 тысяч вражеских воинов и 4–5 тысяч взяли в плен. В результате ряд историков склонен считать, что именно при Киноскефалах стало понятно, что «век» господства на полях сражений эпохи античности македонской фаланги – силы сколь грозной, столь и громоздкой – подходит к концу. На смену ей пришла новая сила – римский легион с его мобильными и компактными манипулами. Он («легион») напоминал тех животных, которых можно разрубать на куски, не причиняя им ни малейшего вреда, поскольку каждый член («манипул») продолжает жить и быстро вырастает в целое животное – «легион»…