– Да где же это видано, чтобы лыко на лапти поздней осенью драли, – воскликнул он своим трубным голосом. – Всякому разумному человеку известно, что делается это по весне! Зачем же ты, шиш лесной, лжешь отцу своему духовному столь премерзко или Бога совсем не боишься?
Мужик в драных лаптях сконфуженно замолчал, а иеромонах продолжил допрос.
– Тебя, чадо, за каким нечистым за околицу понесло? – спросил он молодого парня рядом.
Тот, шмыгнув носом, покосился на посох в руках допрашивающего и жалобно промямлил:
– По ягоды пошел…
– А где твой туес? – Голос отца Мелентия вновь стал вкрадчивым.
– Потерял, – почти заплакал парнишка.
– Точно, был у него туес, – вступился за плачущего Аникита, – как увидал нас, перепугался да и обронил. Видать, не врет, да и мал он для татьбы!
– Туес, может, и был, – не согласился с Вельяминовым иеромонах, – а пошто он его скинул, может, там награбленное было и отрок сей хотел от уличающего избавиться?
Тем временем ко мне протиснулся Казимир и показал измазанный землей рогожный сверток.
– Ваше высочество, вот что в канаве нашлось. Весьма искусно спрятано было, вроде и на виду и, если не приглядываться, ни в жизнь не заметишь.
Когда развернули рогожу, перед нами предстало довольно изрядное ружье-самопал с пороховницей и прочими принадлежностями. Очевидно, когда поднялась тревога, один из налетчиков поспешил избавиться от оружия, с тем чтобы при удаче оно не пропало. Хозяйственный тать, однако! Из ствола пахло сгоревшим порохом – как видно, злоумышленник стрелял. Калибр ружья был довольно крупным, так что отдача, по моим прикидкам, тоже немаленькая.
– Молодец, хвалю! – громко заявил я бывшему лисовчику и добавил чуть тише: – А девочку нашел?
– Нашел и уже отослал из города с четырьмя драбантами, будут нас за околицей ждать.
– Полагаешь, нам пора?
– Это уж какая будет ваша воля, а только того и гляди пан Струсь капитулирует со всем гарнизоном и московиты начнут собор собирать. Еще, чего доброго, царя без участия вашего высочества выберут.
– И то верно!
Между тем место, где происходило действо, стали окружать местные жители. Причем смотрели они на происходящее без всякой приязни. Когда наконец к месту событий подтянулся местный староста, некоторые уже недвусмысленно выкрикивали угрозы в наш адрес, а иные выламывали колья из ближайших изгородей. Староста, подталкиваемый своими согражданами, вышел вперед и, степенно поклонившись нам, громко спросил:
– Пошто расправу жителям града сего творите?
– Сии тати, пользуясь отсутствием князя Ивана Жигимонтовича, его двор пограбили и пожгли, да пойманы на горячем! – тут же ответил ему Вельяминов.
– Что, ты шутишь разве, воевода? – переспросил староста, подходя к плачущему парню, потерявшему туес. – Это Парамошка, что ли, тать? Да вы на него посмотрите, ну какой из него душегуб? У него же еще молоко на губах не обсохло!
Окружающие нас местные жители одобрительно зашумели, а староста, воодушевленный их поддержкой, продолжал:
– Или Кирюха татем стал? – указал он на мужичка, собиравшегося драть лыко. – Оно конечно, уронила его мамка в детстве, так от этого татями не становятся!
– Как уронила? – опешил от напора отец Мелентий.
– Да кто же его знает, как она это сделала, – охотно пояснил ему самодеятельный адвокат, – я того не видал, а баба была, чего там говорить, бестолковая. И оттого Кирюха иной раз и по снегу, бывает, за лыком ходит, чего с него взять?
Услышав эти слова, толпа радостно заржала, а вместе с ними заулыбались и некоторые из рейтар Аникиты.
– Да и Ивана Жигимонтовича мы чтим за то, что он нам пособил от казаков воровских отбиться, однако что-то я не упомню, чтобы он у нас двор где поставил или купил!
Толпа вновь одобрительно зашумела и угрожающе сомкнулась. Отец Мелентий нахмурился, а Вельяминов и его люди положили руки на рукояти сабель. Ситуация в любой момент могла измениться к худшему, и я вышел вперед.
– Здрав будь, Еремей Силыч, – припомнил я имя старосты, – правда твоя, не было у меня двора своего в граде вашем, только что-то я не пойму тебя. Если двор не княжеский, так его что же, и подпалить можно? Если так, то давайте я вон тот запалю, с журавлями над маковкой, – и указал на двор самого старосты. – А ежели дворы палить почем зря неможно, так давайте разберемся, кто двор-то подпалил? И кто человека, с которым у меня ряд заключен, чуть до смерти не убил со всем семейством?
– Так, может, двор однорукий сам и поджег? – закричал кто-то из толпы.
– Ага, а еще сам себя ослопом по голове ударил! – с готовностью согласился я и тут же добавил: – А что вы, люди добрые, про сие скажите? – и показал всем присутствующим найденное ружье.
– Не ругайся, князь, – примирительно заговорил староста, – оно конечно, грех случился, а только найти, кто из этой пищали стрелял, мудрено будет, не Парамошка же в самом деле.
– Может, и не Парамошка, – не стал я перечить, – однако стрелявшего найти можно. – И приказал рейтарам: – Ну-ка, служивые, заголите-ка их так, чтобы плечи видно было!