Великий герцог Мекленбурга

– Беда, – протянул я, – однако Господь не без милости, может, еще и сыщутся. А если и впрямь сгинули, то ты еще нестар, будет у тебя и семья, и дети.

– Дай-то бог, – вздохнул опять Анисим, но тут же оживился: – А как ты, батюшка, на такое великое расстояние так метко стреляешь?

– Говорю же тебе, оглашенный: воздержание, пост и молитва!

– Тьфу ты, прости меня господи!

– И главное – никакого богохульства!

Наши противники не дали нам долгого перерыва. Не успели мы перевести дух, как против нас вновь стала строиться венгерская пехота. Мы тем временем убирали трупы павших товарищей и перевязывали раны да пытались наскоро заделать многочисленные повреждения. Выглянув за стены острожка, я обнаружил, что ров почти завален трупами атакующих и перестал быть серьезным препятствием. Во всяком случае, колья почти не торчали. Однако сделать было ничего нельзя, а к нам опять приближались стройные ряды вражеских пехотинцев. Если бы у Ходкевича была артиллерия, нам пришлось бы совсем худо, но, по счастью, пушек у него не было, и два наших орудия, несмотря на все их несовершенство, давали нам изрядное преимущество. Пока вражеские мушкетеры вели обстрел, мы дали несколько залпов, сильно расстроив их ряды. Потом в атаку вновь двинулись пикинеры. Как ни губителен был для них огонь стрельцов, они упорно продвигались вперед и скоро были под нашими стенами. Стрельцам и посохе пришлось опять взяться за бердыши и пики, но на этот раз неприятелю не удалось взойти на вал. Пока венгры шли в атаку, я еще несколько раз стрелял из своей винтовки. Конечно, одним-единственным нарезным стволом битвы не выиграть, однако солдаты сами по себе не воюют, их должны вести в бой офицеры, а их количество я и стремился максимально сократить. Может, поэтому, может, еще по какой причине, но атака венгров опять захлебнулась, и они, потеряв от картечи, выпущенной в упор, немало людей, откатились назад. На этот раз врагу не удалось даже на короткое время ворваться на стены, и мое участие в отражении их атаки свелось к стрельбе.

Едва вражеская пехота отошла, у стен заиграл рожок. Звук этот показался настолько неуместным, что все находящиеся рядом стали выглядывать, пытаясь рассмотреть происходящее. Как оказалось, к острожку подъехал какой-то расфуфыренный пан в сопровождении горниста и знаменосца с белой тряпкой, привязанной к довольно длинному обломку кавалерийской пики.

– Я хочу видеть иноземного офицера! – закричал парламентер на языке еще не родившегося Гете.

– Мой друг, с чего вы взяли, что тут есть иноземный офицер? – отвечал я ему из-за частокола.

– О, это нетрудно понять, глядя, как грамотно устроено это укрепление и как стойко оно обороняется. Эти дикари-московиты никогда бы не смогли соорудить ничего подобного.

– Что вам угодно? – сухо отвечал я, поскольку слова его меня разозлили.

– Пан гетман предлагает вам почетную капитуляцию! Если вы сдадите нам это укрепление, то он обещает вам на выбор прием на службу или свободный проход куда пожелаете. Кроме того, вам в любом случае гарантирована награда в пять тысяч злотых.

– Передайте ясновельможному пану гетману мою благодарность за щедрое предложение, однако сумма, которую он мне предлагает, попросту смехотворна! И если он не проявит настоящей щедрости, то, боюсь, мы не договоримся.

– Пять тысяч – это совсем не маленькие деньги, – возразил мне парламентер.

– Только не для меня! – отвечал я ему. – Я на шлюх трачу больше!

– Как ваше имя, господин офицер? – спросил меня озадаченный поляк.

– Барон Мюнхаузен! Карл Фридрих Иероним, к вашим услугам! А вас как зовут, любезнейший?

– Матей Шепетовский, шляхтич герба Увага.

– Очень приятно, пан Шепетовский, передайте пану гетману мое глубочайшее почтение.

Парламентер ускакал, и мы вернулись к своим занятиям. Защитники острожка, пока шли переговоры, напряженно к ним прислушивались, не поняв, разумеется, ни слова. Первым не выдержал Анисим:

– Герцог-батюшка, а что лях у тебя спрашивал?

– Да заблудился, болезный, спрашивал, где тут дорога на Кострому.

– А ты ему что же?

– Да я отвечаю, дескать, я сам не местный и не то что дороги не знаю, а и о самой Костроме слыхом не слыхивал.

– Эва как, – озадаченно протянул сотник.

Парламентер, проотсутствовав около получаса, вернулся – и под нашими стенами вновь раздался противный звук рожка.

– Господин барон, – закричал он, – господин гетман согласен увеличить ваше вознаграждение до десяти тысяч злотых!

– О, это замечательно! – отвечал я ему. – Передайте пану гетману, что я весьма впечатлен его щедростью! Однако есть еще кое-какие детали, которые мне хотелось бы обсудить.

– Какие, господин барон?

– Видите ли, мой друг, хотя в ополчении платят не так много денег, тут очень хорошо снабжают овсом и сеном. Представляете, мне дают и того и другого по десяти пудов в неделю на каждую лошадь, а у меня их три. Не будете ли вы столь любезны узнать у пана гетмана, сколько мне будут давать овса и сена на каждую лошадь?

– Вы хотите узнать, сколько будут вам давать корма для ваших лошадей? – потрясенно переспросил меня Шепетовский.