Великий герцог Мекленбурга

– А я, по-твоему, чем занимаюсь? – огрызнулся я. – Чаю, не дурнее Дмитрия Михайловича, дай ему Бог здоровья, и понимаю, что держаться тут дальше – только людей погубить, однако пушек не брошу. Ты бы, чем умничать, лучше помог людьми али лошадей дал.

– И то верно, пушки бросать не след, – согласился со мной Вельяминов и дал необходимые распоряжения.

Работа сразу пошла веселее, а я, переведя дух, стал допытываться, как обстоят дела на других участках.

– Тяжко, – отвечал мне Аникита, – из острожков только ваш устоял, а прочие ляхи взяли. Кабы князь не послал нас в бой, того гляди, и прорвались бы латиняне.

– Так за стены Белого города они не прошли?

– Господь миловал!

Вскоре мы были готовы выступать. Впереди нашего бравого воинства конные упряжки с трудом тащили так хорошо послужившие нам пушки. Мы почти расстреляли в дневном бою порох и ядра, но я предполагал, что в завтрашнем деле пушки лишними не будут, а припас найдется. Следом на телегах везли раненых и убитых. Аникита и Анисим согласились со мной, что бросать побитых последнее дело, и нам предстояли еще похороны павших. Следом за «санитарным» обозом шла наша посоха, тяжело груженная собранными на поле боя трофеями. Впрочем, крестьян, лишенных какого-либо защитного снаряжения, невредимыми осталось немного. Хорошо экипированных стрельцов уцелело гораздо больше, и они замыкали наше шествие. Конные рейтары Аникиты прикрывали наш отход, гарцуя по обеим сторонам.

Придя в Москву, я первым делом передал боярину, ведавшему артиллерией, наши пушки вместе с обслугой и чудом уцелевшим Сидоркой. Наши эрзац-пушкари в схватке почти не участвовали и потому не пострадали. Единственному пострадавшему Сидорке при взрыве камнем угодило в лоб, и он некоторое время валялся без памяти, но потом как ни в чем не бывало встал. Бегло осмотрев его, я авторитетно заявил, что «были бы мозги – было бы сотрясение», и счел первую помощь оказанной.

Вернувшись, я застал отпевание павших новомучеников за православную веру. Большая братская могила была уже выкопана, где скоро и нашли упокоение погибшие в бою крестьяне и стрельцы без различия чина. Имя же их – ты, Господи, веси.

Следующим делом был дележ добычи, или, как его называли казаки, дуван. Я, пользуясь правами командира, заявил, что в бою были все, стало быть, и доля в добыче всем должна быть одинаковая. От захваченного на поле боя сразу отделили оружие и прочее военное имущество. Их мы с Анисимом объявили собственностью отряда и потому неделимыми. Прочее же решено было поделить. На поляне большой кучей лежала одежда и обувь, содранная с трупов противника. Делили по жребию, для чего выбрали по два человека от стрельцов и от посохи. Одни выборные подошли к куче и, наобум вытаскивая из нее вещи, спрашивали вторых – кому она будет принадлежать. Те, повернувшись спиной, чтобы не видеть, чем именно они наделяют, называли имя счастливчика. После чего тот подходил и, забрав ему причитающееся, кланялся и благодарил за щедрость. Поскольку вещей было довольно много, прошлись по списку не один раз. Кому-то в результате дележа досталась казачья свитка и украшенная страусовым пером шляпа, кому-то богатый жупан, прорубленный в нескольких местах и перепачканный кровью. Кто-то обулся в щегольские сапоги из козлиной кожи, а кому-то достались башмаки с пряжками, снятые с какого-то пикинера.

Я на дележ не обращал особого внимания, поскольку осматривал в это время захваченное оружие. Коллекция подобралась достаточно пестрая. Были тут и добротные мушкеты, и простецкие самопалы. Богато изукрашенные турецкие пистолеты соседствовали с простыми кавалерийскими карабинами. Сабли же были просто на любой вкус: турецкие ятаганы и польские карабеллы, немецкие шпаги и черкесские шашки. Разнообразные кинжалы всех размеров и фасонов. Одни были самого простого вида, другие радовали глаз прихотливой отделкой. Увы, того, что я искал, в груде оружия не оказалось. Что я искал? Ну разумеется, допельфастеры – уж больно привык я к таким пистолетам за время странствий, и их потеря стала для меня настоящей утратой.

Пока я в компании Анисима предавался своему горю, причем стрелецкий сотник, разумеется, никакого горя не чувствовал, к нам подошли выборные, занимавшиеся дележом. Оказывается, наши подчиненные при разделе нажитого непосильным трудом не забыли и про нас. Мне с поклоном была поднесена искусно расшитая драгоценным шитьем перевязь для шпаги и яркий плащ, на котором отсутствовала выдранная с мясом застежка – фибула. Анисим же стал обладателем ярко-красного венгерского доломана с почти оторванным рукавом и коротких штанов из прекрасного голубого лионского бархата. Я, с интересом осмотрев доставшееся ему имущество, немедленно посоветовал носить получившийся комплект вместе, и никак иначе.

В этот момент прискакал нарочный от Пожарского и попросил прибыть великого князя Мекленбургского в его ставку, так что я так и не узнал, что Анисим думает по поводу моего совета.