По ее настоянию он явился в час дня по указанному адресу, где оказался одним из плотной толпы разносортных мужчин, ожидавших перед дверью. Они варьировались от мальчишки-курьера, явно злоупотребившего временем своего работодателя, до глубокого старца с искривленным телом и искривленной тростью. Некоторые были потрепанными жизнью, со впалыми щеками и красными набрякшими глазами, другие совсем юными, возможно, еще не закончившими школу. После пятнадцатиминутного ожидания и толкания локтями, пока все изучали друг друга с вялой подозрительностью, появился энергичный молодой пастырь в приталенном костюме и с манерами заместителя директора, который погнал их наверх в большую комнату, напоминавшую школьный класс и так же заставленную бесчисленными партами. Здесь перспективные коммивояжеры расселись по местам и снова стали ждать. Через некоторое время на помосте в дальнем конце зала появилось полдюжины сдержанных, но бодрых мужчин, которые, за одним исключением, уселись полукругом, лицом к слушателям.
Исключением был человек, который выглядел наиболее сдержанным, бодрым и молодым из остальных и который подошел к краю помоста. Слушатели с затаенной надеждой рассматривали его. Он был невысоким и довольно смазливым, но это была скорее коммерческая, а не актерская красота. У него были густые светлые брови и почти неправдоподобно честные глаза, и когда он достиг края своей трибуны, то как будто выстрелил в публику этими глазами и одновременно вскинул руку с двумя вытянутыми пальцами. Пока он покачивался, восстанавливая равновесие, в зале воцарилось выжидательное молчание. Молодой человек с безупречной уверенностью овладел вниманием слушателей, и его слова, когда они раздались, тоже были твердыми и уверенными, в стиле школы «прямо-и-сплеча»[244]
.– Люди! – начал он, выдержав паузу. Слово замерло после долгого эха в конце зала, и лица, обращенные к нему с воодушевленным, циничным или усталым выражением, в равной мере были прикованы к нему и сосредоточены на нем. Три сотни взглядов слегка приподнялись. С плавным изяществом, напомнившим Энтони катание шаров в боулинге, он погрузился в море объяснений.
– Этим ярким и солнечным утром вы взяли в руки свою любимую газету и обнаружили рекламное объявление с простым и ясным, никак не приукрашенным утверждением, что
На этом месте какой-то мрачный ирландец, сидевший за партой в заднем конце зала, встал и вышел наружу.
– Этот человек думает, что он найдет свое наследство в пивной за углом. (Смех.) Он не найдет его там. Когда-то давным-давно я сам искал его там (смех), но с тех пор я сделал то, что каждый из вас, независимо от того, насколько он молод или стар, беден или богат (волна ироничных смешков), тоже может сделать. Это было до того, как я нашел…
Мне интересно, знает ли кто-либо из вас, что такое «Задушевные беседы». Так вот, «Задушевные беседы» – это небольшая книжка, в которой я около пяти лет назад начал записывать свои открытия о главных причинах человеческих неудач и главных причинах человеческих успехов, – от Джона Д. Рокфеллера до Джона Д. Наполеона (смех) и еще раньше, до тех дней, когда Авель продал свое первородство за миску похлебки[245]
. Вот сто экземпляров этих самых «Задушевных бесед». Те из вас, кто пришел с искренними намерениями, кто заинтересовался нашим предложением, но самое главное, кто недоволен тем, как обернулись его дела в настоящее время, получат по одной книге, которую унесут к себе домой, когда пройдут через вон ту дверь.Далее, у меня в кармане лежат четыре только что полученных письма, где речь идет о «Задушевных беседах». Эти письма подписаны людьми, известными каждой американской семье. Послушайте это письмо из Детройта.