Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза

Микаэлис не усмотрел в этом ничего странного и назвал Уилсону с десяток причин, по которым его жена могла купить собачий ошейник. Но, как можно себе представить, Уилсон такие объяснения уже слышал – от Мертл, – потому что снова заладил свое «О Боже!», правда, шепотом, и его утешитель прервал перечисление причин, не добравшись до конца их списка.

– А потом он ее убил, – сказал вдруг Уилсон. И замер с приоткрытым ртом.

– Кто?

– Я знаю, как это выяснить.

– Ты болен, Джордж, – сказал его друг. – День был тяжелый, ты сам не знаешь, что говоришь. Ты бы попробовал успокоиться, тихонько досидеть до утра.

– Он убил ее.

– Это был несчастный случай, Джордж.

Уилсон потряс головой, прищурился, снова приоткрыл рот – казалось, с губ его только что сорвалось полное превосходства «Ха!», но то был лишь призрак этого восклицания.

– Я понимаю, – решительным тоном произнес он, – малый я доверчивый, плохого от людей не жду, но когда я что знаю, то уж знаю. Это водитель той машины. Она выбежала поговорить с ним, а он не остановился.

Вообще-то говоря, в голове Микаэлиса тоже мелькала такая мысль, однако он не придал ей большого значения. Поскольку был уверен, что миссис Уилсон скорее убегала от мужа, чем пыталась остановить именно эту машину.

– Да зачем он ей мог понадобиться?

– Она хитрая, – сказал Уилсон, по-видимому считавший эти слова ответом на вопрос Микаэлиса. – Ох-х-х…

Он снова начал раскачиваться, Микаэлис стоял, вертя в руках ошейник.

– Может, у тебя друг какой есть, а, Джордж? Я бы ему позвонил.

Но это было пустой надеждой – он почти не сомневался в том, что друзей у Уилсона нет, его и на собственную жену-то не хватало. А немного погодя грек с радостью заметил, что в комнате произошли некоторые изменения – в окне стало синеть, – и понял: скоро рассветет. Около пяти утра синева стала настолько яркой, что он выключил свет.

Остекленелый взор Уилсона обратился к грудам золы, над которыми поднимались, принимая фантастические очертания, серые облака, колыхавшиеся под рассветным ветерком.

– Я говорил ей, – после долгого молчания пробормотал он. – Говорил, что меня-то она дурачить может, но Бога не одурачит. Подвел ее к окну… – Уилсон с трудом встал, подошел к заднему окошку, – …и говорю: «Бог знает, что ты сделала, он все знает. Меня ты дурачить можешь, но Бога не одурачишь».

Стоявший за его спиной Микаэлис вдруг потрясенно понял, что Уилсон смотрит в блеклые, огромные глаза доктора Т. Дж. Экклебурга, только что выступившие из распадавшейся ночи.

– Бог все видит, – повторил Уилсон.

– Это же рекламный щит, – попытался урезонить друга Микаэлис. Что-то заставило его отвернуться от окна и еще раз окинуть взглядом комнату. Уилсон же простоял так долгое время, приблизив лицо к стеклу и кивая рассветному сумраку.

К шести Микаэлис выдохся окончательно и потому обрадовался, услышав подъехавшую машину. Принадлежала она одному из вчерашних зевак, пообещавшему вернуться поутру, он приготовил завтрак на троих, который и съел вместе с Микаэлисом. Уилсон к этому времени притих, и потому грек отправился домой, поспать; когда же четыре часа спустя он проснулся и поспешил назад в мастерскую, Уилсона там не было.

Впоследствии удалось установить, что он добрался, – передвигаясь пешком, – до Порт-Рузвельта, где купил сэндвич, к которому не притронулся, и чашку кофе. Должно быть, он притомился и шел медленно, потому что в Гэдз-Хилл попал лишь к полудню. Установить, что он делал до этого времени, труда не составило, – нашлись мальчишки, видевшие мужчину, который «вел себя будто чокнутый», нашлись водители, на которых он как-то странно смотрел с обочины шоссе. Затем он на три часа исчез из поля зрения. Полиция, основываясь на сказанном им Микаэлису: «Я знаю, как это выяснить», – решила, что он провел это время, переходя из одной тамошней автомастерской в другую и задавая вопросы о желтом автомобиле. С другой стороны, никто из работавших в мастерских не подтвердил, что видел Уилсона, – быть может, у него имелся более простой и надежный способ узнать то, что ему требовалось. К половине третьего он объявился на Вест-Эгг, расспрашивал, как пройти к дому Гэтсби. Стало быть, к этому времени имя Гэтсби ему уже было известно.

В два часа дня Гэтсби надел купальный костюм и велел дворецкому, чтобы тот, если кто-нибудь позвонит, бежал к бассейну. Он зашел в гараж – за надувным матрасом, который так забавлял тем летом его гостей, – шофер помог хозяину накачать эту новинку. Гэтсби велел ему ни при каких обстоятельствах открытую машину из гаража не выводить, и это было странно – правое переднее крыло ее нуждалось в починке.

Закинув матрас на плечо, Гэтсби направился к бассейну. Один раз он остановился, немного сдвинул свою ношу, и шофер спросил, не помочь ли ему, но Гэтсби покачал головой и миг спустя скрылся за пожелтевшими деревьями.