Великий Гэтсби. Ночь нежна

– Как будто тебя это волновало, – сказала она.

– Разумеется – и до сих пор волнует. Теперь я окружу тебя еще большей заботой.

– Вы так ничего и не понимаете, – произнес Гэтсби, едва не впадая в панику. – Вы больше никогда не станете о ней заботиться.

– Неужели? – Том широко раскрыл глаза и рассмеялся. Теперь он мог себе позволить сохранять самообладание. – Это еще почему?

– Дейзи уходит от вас.

– Чепуха.

– Это действительно так, – выдавила из себя Дейзи.

– Никуда она не уходит! – Том обрушил словесный шквал на Гэтсби. – Уж конечно, не к заурядному жулику, который украдет кольцо, а потом наденет ей на палец!

– Это невыносимо! – вскричала Дейзи. – Давайте же поскорее уедем!

– Кто вы вообще такой? – бушевал Том. – Что вы из шайки, увивающейся вокруг Мейера Вольфсхайма, – это я уже выяснил. Я тут провел маленькое расследование касательно ваших делишек – и завтра же его продолжу!

– Сколько вам будет угодно, старина, – ответил Гэтсби, не повышая голоса.

– Я разузнал, что собой представляют эти ваши «аптеки». – Он повернулся к нам и затараторил: – Они с этим Вольфсхаймом скупили множество аптек на окраинах Нью-Йорка и Чикаго и из-под прилавка торговали алкоголем. Это лишь одна из его афер. Как только я его увидел, я сразу принял его за бутлегера – и не очень-то ошибся!

– И что с того? – вежливо возразил Гэтсби. – Полагаю, что ваш друг Уолтер Чейз не побрезговал участием в нашем деле.

– А вы его выбросили за борт, верно? Вы допустили, что он на месяц угодил в тюрьму в Нью-Джерси! Боже мой! Слышали бы вы, что Уолтер порассказал о вас!

– Он пришел к нам без гроша в кармане. И был очень рад немного подзаработать, старина.

– Хватит называть меня «стариной»! – вскричал Том. Гэтсби промолчал. – Уолтер мог бы засадить вас и за букмекерство, но Вольфсхайм угрозами заставил его держать язык за зубами.

Лицо Гэтсби приняло необычное, но в то же время смутно знакомое выражение.

– Все эти махинации с аптеками – так, мелкие делишки, – медленно продолжал Том. – Однако сейчас вы задумали нечто такое, о чем Уолтер побоялся мне рассказать.

Я посмотрел на Дейзи, переводившую полный ужаса взгляд с Гэтсби на мужа, и на Джордан, сосредоточенно принявшуюся выполнять эквилибристические упражнения с невидимым предметом у себя на подбородке. Затем я снова повернулся к Гэтсби – и его вид поразил меня. Он выглядел так – и я говорю это с полным презрением к злобным сплетням, услышанным в его саду, – словно убил человека. В тот момент выражение его лица полностью отвечало этим двум словам, как бы фантастично это ни звучало.

Затем в лице что-то изменилось, и он возбужденно заговорил, обращаясь к Дейзи, отрицая все, защищая свое имя от только что брошенных ему в лицо обвинений. Но с каждым его словом она все больше замыкалась в себе, так что он вскоре умолк. Лишь несбывшаяся мечта продолжала сражаться на излете догоравшего дня, пытаясь дотянуться до того, что уже утратило свои очертания, с отчаянием обреченного прорываясь к голосу в другом конце комнаты, уже ставшему чужим.

И этот голос вновь взмолился:

– Ну, пожалуйста, Том! Уедем! Я больше не в силах это выносить!

Ее испуганные глаза говорили о том, что прежняя решимость и смелость испарились без следа.

– Отправляйся домой, Дейзи, – сказал Том. – С мистером Гэтсби в его машине.

Она метнула на Тома встревоженный взгляд, но тот продолжил великодушно-презрительным тоном:

– Поезжай. Он не станет тебе досаждать. Надеюсь, он понимает, что его беспардонная интрижка окончена.

Они ушли, не сказав ни слова, исчезли, будто случайные видения, лишенные всего – даже нашей жалости.

Спустя мгновение Том встал и начал заворачивать в полотенце неоткрытую бутылку виски.

– Выпить хотите? Джордан? Ник?

Я не ответил.

– Ник? – снова спросил он.

– Что?

– По глоточку, а?

– Нет… Я только что вспомнил, что у меня сегодня день рождения.

Мне исполнилось тридцать лет. Передо мной простиралась непредсказуемая, полная опасностей дорога длиной в десятилетие.

Было уже семь вечера, когда мы втроем уселись в синее купе и поехали на Лонг-Айленд. Том говорил, не умолкая ни на миг, смеялся и сыпал шутками, но его голос доносился до нас с Джордан словно издалека, наравне с шумом на тротуарах или грохотом надземки. Сочувствие имеет свои пределы, и нам хотелось, чтобы все их душераздирающие ссоры остались где-то там, в большом городе. Тридцатилетие – оно сулило все больше одиночества, все меньше знакомых-холостяков, все меньше энергии и энтузиазма, все меньше волос на голове. Но рядом со мной сидела Джордан, которая, в отличие от Дейзи, была слишком умна, чтобы тянуть за собой давно забытые мечты. Когда мы проезжали по темному мосту, ее бледное лицо неспешно приникло к моему плечу, и жуткий колокольный звон, возвестивший о моем тридцатилетии, смолк от ободряющего пожатия ее руки.

Итак, мы мчались навстречу смерти сквозь прохладные сумерки.