Великий государь Иоанн Васильевич Грозный

Папский легат был раздосадован исходом московских прений. Царь Иван, писал он, считает себя избранником Божьим, почти светочем, которому предстоит озарить весь мир, он считает, что нет никого более ученого и более исполненного истинной религии, чем он сам. Высокое мнение о себе царь поддерживает среди своих с удивительной строгостью: он решительно хочет казаться чуть ли не первосвященником и одновременно императором. Самой своей одеждой, окружением и всем прочим царь старается выказать величие даже не королевское, но почти папское.

Упреки Поссевино походили как две капли воды на укоры, с которыми сам царь некогда обращался к Сильвестру. Грозный много лет мечтал завоевать авторитет первосвященника ради того, чтобы соединить «образ» высшего духовного пастыря народа с неограниченной властью самодержца. В конце жизни мечта его была близка к воплощению.

Таубе и Крузе приписывали митрополиту Афанасию такие слова, обращенные к Ивану IV в момент его отречения от престола в 1565 г.: «Он (царь) один и единственный, как глава Православной христианской церкви и избранный властелин истинной апостольской веры». В подтверждение достоверности этой «речи» А.Л. Юрганов ссылается на известие официальной летописи об отречении царя: «…а мы все своими головами едем за тобою государем святителем…»

Вопрос в том, относятся ли приведенные слова «государь святитель» к особе монарха?

Летопись повествует, как бояре и всех чинов люди просили митрополита Афанасия немедленно ехать к царю и умолить его вернуться на трон. «А мы все своими головами едем за тобою, государем святителем, своему государю царю и великому князю о его государьской милости бити челом и плакатися». Итак, слова «государь святитель» относятся не к Ивану IV, а к митрополиту Афанасию.

Глава государства охотно исполнял некоторые функции первосвященника, но никогда не претендовал на чин святителя.

Сибирская одиссея

В годы разорения приток русского населения в казачьи станицы усилился. Но чем многолюднее становилось вольное казачество, тем больше оно зависело от подвоза хлеба, свинца и пороха из внутренних уездов России.

Война на всех границах побуждала русское правительство все чаще нанимать на службу крупные казачьи отряды. Наибольшую известность в конце Ливонской войны получили атаман Мишка Черкашенин с донскими казаками и Ермак Тимофеевич с волжскими.

Донцы участвовали в обороне Пскова от войск Батория. Волжские казаки действовали в районе Смоленска. Летом 1581 г. воевода Хворостинин с полками переправился за Днепр и разорил окрестности Могилева. Местный комендант точно установил имена 15 предводителей смоленского войска. Последними в его перечне значатся: «14. Василий Янов, воевода казаков донских; 15. Ермак Тимофеевич, атаман казацкий».

Сведения литовцев, полученные от пленных русских ратников, отличались надежностью. В подчинении головы Василия Янова находилось несколько сот донских казаков. Ермак командовал отрядом волжских казаков.

Военная демонстрация в районе Смоленска задержала наступление Батория на Псков.

Грозный тщетно пытался втянуть в войну с поляками Ногайскую орду. Ногайский хан Урус велел ограбить царского посланника Девочкина. В начале мая 1581 г. в Москве узнали о том, что крымское войско вместе с азовцами и ногайцами вторглось в русские пределы.

Вторжение вызвало крайнюю тревогу в Москве. Не опасаясь мятежа своих ногайских вассалов, царь оставил в Астрахани совсем небольшие воинские силы. В Поволжье находилось немало вольных атаманов со своими станицами. На них-то и была теперь главная надежда.

В начале мая 1581 г. бояре «приговорили» послать наскоро гонцов к атаманам на Волгу. Вольные казаки получили приказ устроить засаду на переправах и разгромить ногайцев, которые будут возвращаться с Руси с «полоном». Казакам надлежало закрепиться на волжских переправах и помешать ордам переходить с берега на берег. Отбив пленных, казаки должны были прекратить военные действия и, во всяком случае, не нападать на ногайские улусы.

Три недели спустя Посольский приказ обратился к Урусу с посланием. Власти напомнили князю о разгроме его столицы казаками в отместку за сожжение Москвы и дали понять, что теперь все может повториться. Стоит только царю приказать «вас самих воевать и ваши улусы казаком астраханским и волжским и казанским и мещерским и над вами над самими досаду и не таковую учинят. И нам уже нынече, — многозначительно писали посольские дьяки, — казаков своих унять не мочно».

Гонцы, спешно посланные в Поволжье, познакомили волжских казаков с новым наказом. Фактически Москва не только предоставила волжским казакам свободу действий в отношении ногайцев, но и подсказала им, куда следует нанести удар.

Атаман Иван Кольцо с волжскими казаками напал на столицу Орды Сарайчик.

Хан заявил протест, но московские власти тут же заверили его, что служилые казаки «на Сарайчик не хаживали, а воровать на Сарайчик приходили беглые казаки, которые, бегая от нас, живут на Тереке, на море, на Яике и на Волге, казаки донские, пришед с Дону, своровали…».