Великий государь

Митрополит Филарет прикинул, что русскому посольству предстоит пребывать в напрасном ожидании ещё недели две. И потому решил немедленно сократить на две трети посольство, дабы оставшиеся не голодали. Когда же Филарет сказал на пути из польского лагеря послам, что намерен делать, все поддержали его. Никому из россиян не хотелось терпеть лишения и голод в стане близ польского войска, всем хотелось поскорее вернуться в Москву, в свои палаты.

Глава десятая Король Сигизмунд

Польский король Сигизмунд III никак не мог сложить в гармонию свои замыслы и возможности их исполнения. Он давно мечтал покорить Московию, присоединить её к великой Польше. На то у него не было достаточно войска, потому как в стране шла междоусобица и вельможные паны, князья, гетманы были озабочены защитой своих владений или захватом чужих, то пустовала королевская казна, потому как все деньги от доходов уходили на бесконечные балы, торжества и прочее. Сигизмунд уже и не помнил, когда у него было достаточно денег. Он даже обращался с поклоном к папе римскому Павлу V и просил у него на войну с «азиатами» сорок тысяч талеров. Но папа Павел V послал ему вместо денег под Смоленск шпагу, освящённую в Ватикане в день Рождества Христова. И потому обширные замыслы Сигизмунда к концу 1610 года мало-помалу угасли. Ещё год назад он надеялся легко покорить Смоленск, считая, что эта крепость и недели не выстоит перед его героическим войском. Но войско оказалось отнюдь не героическим и не умело, а скорее, не хотело штурмовать крепостные стены. В течение года королевским канонирам не удалось даже проделать брешей в каменной преграде. Польские пушки только гремели страшно, но против русских стен оказались бессильны.

Год спустя всё ещё самоуверенный король пустился завоёвывать Московию с помощью дипломатии. Его послы в Тушине обольщали бояр, и это не пропало даром. Наступило самое время идти к столице России, потому как войско гетмана Жолкевского со дня на день могло войти в этот город. Тут-то как раз и возникли помехи. Россияне «всей землёй» попросили Владислава на московский трон. Да и избрали его с крестным целованием. И дело оставалось за небольшим: въехать тому в Москву и сесть на трон. Тут-то Сигизмунд и восстал против решения россиян, испугался, что сын с высоты московского трона и над ним встанет. И во время последней встречи с гетманом Жолкевским король так и сказал:

— Пока я жив. Владиславу нечего посматривать в сторону Москвы. Я пойду туда, я буду царствовать. Тебе же, гетман, повелеваю ехать к войску, поднять его и войти в столицу, ждать меня там.

И тогда Жолкевский ускакал к Москве, дабы выполнить волю короля. Примчав в стан войска, всё ещё располагавшийся в селе Хорошево, он собрал полковников и приказал им поднимать полки, двигаться к стенам Кремля. Однако скорая весть о том, что войско Жолкевского без особых помех, но с помощью предательства захватило Москву, привела короля Сигизмунда в некоторое замешательство: одно дело рассуждать о захвате российского трона и совсем другое осмелиться сесть на него. И Сигизмунд подумал о том, что ему прежде всего нужно как-то избавиться от великого посольства русских. Мысль об этом не давала королю покоя ни днём ни ночью. Он забыл о том, что обещал своему народу покорить Смоленск до наступления зимы. Сигизмунд потерял покой. И уже сразу после первой встречи с русскими послами понял, что хотя их и прислала Семибоярщина, они проводят не линию правителей, выполняют не их поручение. За послами стояла другая сила, более мощная, чем Семибоярщина. Сигизмунд понял наконец, что главы посольства не желают видеть на русском троне ни его, Сигизмунда, ни тем более королевича Владислава. И хотя это были тайные помыслы россиян, Сигизмунд легко о них догадывался. Но вот кто воодушевлял Филарета и других послов на противодействие Польше, об этом Сигизмунд пока не знал, сие для него оставалось загадкой. Он даже сделал предположение, что за спиной Филарета и нет тех сил, в угоду которым он действовал, но сам он главное лицо в борьбе как против него, короля Польши, так и против Владислава. Не случайно же Филарет не проявлял к будущим властителям России никакой почтительности.

Измучившись в догадках о тайне мощи Филарета, Сигизмунд позвал на совет богослова и философа Петра Скаргу, который пребывал в его лагере после московских злоключений.