Великий Гусляр

Дальнейший монолог Ксении протекал в том же духе, и нет нужды тратить время на цитаты из него.

Удалов отмалчивался даже после того, как в голову ему полетела тарелка, потому что объяснить забывчивостью и далекими воспоминаниями появление женского имени не мог. И кто бы ему поверил?

Минут через десять он очутился на лестнице, где решил переждать затянувшуюся грозу. Он не возмущался и был даже спокоен. Его тревожило другое - за пределами воспоминаний о поцелуе Машеньки и доброте дяди Паши никаких ярких картин его память не сохранила. Но ведь если дядя Леша - еще куда ни шло - в статье помещался, то Машеньке, чтобы добиться права возникнуть в газетной странице, надо было совершить что-нибудь конструктивное.

Удалов стоял на лестничной площадке, ощущая тупую усталость. Надо было с кем-нибудь посоветоваться.

Ноги сами привели Удалова к двери профессора Минца. К счастью, из-за двери доносились шумы футбольного репортажа. Это было хорошим знаком - профессор не работал, а отдыхал. Удалов постучался и вошел.

Отдых профессора Минца - понятие условное. Да, он слушал футбольный репортаж, да, он решал кроссворд, да, он раскладывал левой рукой пасьянс «Невский проспект». Но в то же время мозг Льва Христофоровича продолжал настойчиво трудиться, завершая решение неразрешимой задачи о квадрате круга.

– Чем могу помочь? - спросил Лев Христофорович, который был отличным физиономистом. - Семейные неурядицы?

Понятно, что монолог Ксении он слышал - его слышали и в Вологде.

– Проблема совсем иная, - сказал Удалов. - Проблема статьи. Мне нечего сказать людям.

– Чепуха! - ответил профессор. - Каждому из нас есть о чем сказать людям.

– Я забыл, - признался Удалов. - Так, в общих чертах, помню - почти сорок лет прошло, а деталей не помню. А мне стыдно сдавать завтра. Позор. И Ксения должна быть успокоена. Пока не поверит, что дело в статье о далеком прошлом, нет мне домашнего покоя.

– Память подводит?

– Думал, у меня память как память. И вдруг - надо же! Ощущения есть, даже положительные, а деталей - кот наплакал. Сроков не помню, дат... Что делать?

– Делать? - Минц задумался и пошел к широкой полке над письменным столом, где стояли известные уже всему дому и цивилизованному человечеству снадобья и средства, которых сегодня не знают, но которые завтра или послезавтра обязательно произведут в ней переворот.

Изобретения универсального гения Льва Христофоровича непредсказуемы, парадоксальны и удивительны. Они призваны облагодетельствовать людей. Но, к сожалению, порой настолько опережают время, что их эффект не вписывается в обыденную жизнь. Результаты вдруг оказываются прямо противоположны ожидаемым. Именно поэтому благое намерение профессора, который шел к полке с открытиями, в самом деле было еще одним шагом в личной трагедии Корнелия Удалова.

Минц поводил рукой над бутылками и коробочками, затем его указательный палец замер над одной из них.

– Вот то, что нам надо.

Он извлек небольшую бутылочку, в которой лежали сизые, несъедобные на вид облатки. Одну из таблеток он вытряс из бутылочки на листок бумаги и протянул листок Удалову.

– Что это? - спросил Корнелий Иванович.

– Условно, до утверждения фармакологами, я именую это средство церебромагом. Понятно?

– Непонятно. И медициной не утверждено?

– Обычная бюрократическая волынка, - ответил Минц. - Надо проверить на мышах, тараканах, обезьянах и добровольцах. Лишь потом выпускают в серию. Что разумно, но меня не касается. Я могу гарантировать полную безопасность для вашего, Корнелий Иванович, здоровья, но в то же время призываю вас к разумной осторожности.

– А что будет? - Удалов держал таблетку перед ртом, но не спешил глотать. При всем доверии к гению Льва Христофоровича, он хотел и дальше наслаждаться радостями жизни.

– Ничего особенного. Церебромаг включает спящие клетки памяти. Все, что вы прожили, что видели, навсегда отпечаталось в вашем мозгу. Но проводящие пути засоряются. И вам кажется, что вы многое забыли. Но только кажется! Завтра утром вы проснетесь и убедитесь в том, что это - только кажется! Глотайте.

И Удалов проглотил таблетку.

Потом он пошел домой.

Ксения, которая к тому времени убедила себя, что Удалов ушел к своей Машеньке, удивилась его возвращению, но вида не показала, была мрачна, молчалива и в глаза не глядела. А на восклицания Корнелия: «Кисочка, пойми!», она отвечала однообразно: «Знаю, кто твоя кисочка». Но не знала о ней ничего, кроме имени, и это смущало и заставляло перебирать в памяти всех Машенек, Марусь, Марий и Марь Петровен.

Удалов устал уговаривать, лег спать, кинув прощальный взгляд на чистую тетрадь на столе сына - первая страница с крамольными словами была вырвана. Понятно кем.

Утром Удалов проснулся сразу. От душевного неудобства.

Он знал - случилось что-то очень плохое. Но не сразу сообразил, что.

Это был момент истинного начала трагедии.

Удалов еще не знал, что девятый вал обрушился на его беззащитную голову.

Он все вспомнил!