Великий и Ужасный 3 (СИ)

Жегулина уже паковали в самый обычный серый микроавтобус ярыжки. Или, если хотите, агенты тайной полиции, безопасники. Такие неприметные дядечки средних лет, среднего роста, средней комплекции, в самой обычной одежде и с безразличными выражениями лиц. Рикович защелкнул на руках и ногах аристократа кандалы, повесил ему на шею цепочку с небольшим золотым шариком — негатором — и, одобрительно кивнув этим самым ярыжкам, сказал:

— Сразу в лазарет его, потом в каземат. Пусть его Вика подлатает, чтобы не помер. Эти Жегулины уже вот где у меня, составлю рапорт в Москву, пусть принимают меры… — Иван чиркнул пальцем по горлу, показывая, где именно у него Жегулины, а потом хлопнул по борту машины рукой.

Внедорожник отчалил, толпа, оттесненная секьюрити от места происшествия, постепенно втягивалась на фестивальную площадку. Я с кряхтеньем встал и переместился на ступеньки раздвижной лесенки у задних дверей фургона. Там и сидел, прикрыв веки — глаза болели сильнее всего. Мне было очень-очень плохо — и не столько от ожогов, сколько от осознания того, что этот старик уделал бы меня, несмотря на сломанную руку. И это притом, что аристократ был далеко не из высшей лиги, а так — глава одного из мелких родов, которому денег не хватило даже на нормальную броню для дружинников!

— Это что, Иван Иванович, я у тебя в долгу, получается? — спросил я у Риковича, не открывая глаз.

— Э-э-э-э, а как ты…

— По запаху. Одеколон у тебя один и тот же, что в Хтони, что здесь. Хороший, дорогим алкоголем пахнет. Ну, а как ты подошел — запах усилился. Тут и глядеть не надо, нос подсказал.

— А, да! — судя по голосу, обрадовался целовальник. — «Дабл Виски», авалонский! Мне нравится, приятный такой. А ты вот — неприятный. Опять ты за свои песенки взялся, базар не фильтруешь.

— Фильтрую, — откликнулся я. — Но ты типа вот только и ждал, когда я песенку петь начну! Никогда не поверю. Небось, твои ярыжки пасли меня от самого Сан-Себастьяна!

— Конечно! Там — сервитутские ярыжки были, тут — земские. Ты — Резчик, как тебя не пасти? А ты кого имел в виду под сраными плутократами? Так-то плутократия — это…

—… режим, при котором решения принимаются исходя из интересов богатых и знатных группировок. Я этого Жегулина и ему подобных в виду имел. Он ведь что? Он, получается, Государя и в грош не ставит, если на его подданных при помощи магии в земских землях и на великом тракте нападает! Плутократ и есть, раз ради своих узкоклановых интересов пытается перекрутить законы Государства Российского! — когда я трепался, то чувство собственного ничтожества слегка отступало. — Но я спел про «дегенератов», потому что он сраный дегенерат и есть, и я готов под присягой это подтвердить.

— Однако, выкрутился, — удовлетворенно проговорил Рикович. — Ты вот что скажи — тебе помощь медицинская нужна, или?

— Да что ты всё время спрашиваешь и ничего не делаешь, Иван Иванович? Дай мне шейкер с трубочкой и руки стерильной повязкой перебинтуй — и довольно будет, часа через три рожа в порядок придет, к утру — руки. До костей он меня не пропалил, хотя мог, мог… — я почувствовал, как в зубы мне ткнулась пластиковая трубочка, и присосался к протеиновому коктейлю. — Кузя, засранец, ну чего ты пачку с клубничным вкусом открыл? Там начатая была, со страчателлой!

— Ворчи, ворчи, Бабай, а я вот щас видосик в сеть залью, и щас подрежу его так, будто ты руку ему сломал — и он сразу упал! — услышал я голос гоблина. — А этих вот вообще показывать не буду, приказных! Ваще-то ты и так бы его уделал, если б лицо ему откусил! Ты ж хотел, да?

— Хотел… Глотку бы спалил себе!

— А потом — вжух! И все золотенькое, и ты живой-здоровый, только тощий! Я уже видал… — гоблин явно путал берега и болтал лишнее.

— Заткнись, Кузя, а? Думай что несешь! — я реально разозлился.

Похоже, даже гоблин уже осознал, как работают мои татау. Возможно, если бы я ценой собственного здоровья прикончил мага — то и восстановился бы быстрее за счет пополнения запасов маны? Может, да, а может, и нет.

Сначала кто-то из них перебинтовал-таки мне руки и еще раз напшикал на лицо ультрапантенолом, а потом я почувствовал, как Рикович садится рядом со мной на ступеньку, и услышал, как он сопит.

— Слушай, Бабай… — его голос звучал смущенно. — Ты вот сказал, что теперь — мой должник.

— Ага, — не стал отрицать я. — Возьми бесплатной шаурмы сколько хочешь. Хоть две!

— Мгм! От шаурмы я, конечно, не откажусь, но просьба у меня к тебе была очень специфическая. Кроме тебя, пожалуй, никто и не поможет, — проговорил целовальник Сыскного приказа.

— Значит, татау? — резюмировал я.

— Татау. Ты ведь знаешь, что я пустоцвет?

— Ну, такой-то и пустоцвет. Мысли-то читаешь, а? Вон, даже у меня в башке в свое время колупаться пытался!

— Это не то. Образы, эмоции, четкие, ярко окрашенные посылы… Это не то же самое, что… В общем — мне нужно стать настоящим менталистом, — безапелляционно заявил Иван Иванович.