Великий и Ужасный. Фантастические рассказы

— Так… Оливер Хевисайд, год рождения 1850, год смерти 1925… — учёный поднял глаза на пришельца, тот кивнул. — На протяжении всей жизни вёл очень замкнутый образ жизни чудака-одиночки… Разработка операционного исчисления… Расчистка трактата Максвелла и запись его уравнений через напряжённость… Слой Хевисайда-Кеннели… Сведение механической массы к электромагнитной…

Старик отложил книгу разворотом вниз и тяжело вздохнул.

— Научная активность была поразительно высока, однако, огромное число его исследований, — продолжал незнакомец наизусть, — осталось при жизни неопубликованными и неизвестными современникам. Блестящий инженер, физик и математик, он вёл научные исследования до конца жизни.

— Вы полагаете, моё время совсем вышло? — проговорил старик, — Я думал, что протяну ещё немного, хотя конец очевиден.

— У вас не осталось и полутора часов, — подтвердил гость, запалив лампу и поставив ее на стул при кровати.

Хевисайд снова принялся за чтение:

«Предсказан монополь Дирака… Предсказано излучение Вавилова-Черенкова… Разработана система сверхдальней радиосвязи… Пионерские работы в области сверхдвижения… Разработка Единой Теории Поля. Член Королевского общества — не приехал на торжественное заседание по приёму…»

— Добавим к этому вывод знаменитой формулы Специальной Теории Относительности, первооткрывателем которой считают Альберта Эйнштейна, — заключил пришелец.

Хевисайд уронил книгу на колени. Медленно сложил её. Потом он молчал.

— Я полагаю, вам также нужны мои рукописи, — произнес он наконец.

— Нет! Нам нужны вы, лорд Оливер Хевисайд. Считайте, что я предлагаю Вам, ну, в некотором роде загробную жизнь. Только люди ныне, там, в моём грядущем — как боги.

— Этого-то я и опасался, — слабо улыбнулся старик.

— И потому Вы сожгли свои записи? — то ли спросил, то ли подтвердил гость.

— Они слишком опасны для общества, где правят единицы, или для того мира, где не правит никто! — из последних сил проговорил Хевисайд.

— А что вы скажете о мире, который принадлежит только учёным, — возразил незнакомец торопливо.

— Это несчастный мир, — ответил Оливер Хевисайд, — Пожалуй, на сей раз я уклонюсь от вкусного обеда, потому что знаю, как он может быть приготовлен.

* * *

— Неужели вы откажетесь от перспективы увидеть венец своего творения?! Как можно? У Вас никогда не было нормальных условий для работы — а там ресурсы всей планеты будут к Вашим услугам… — горячо заговорил пришелец.

Но Хевисайд знаком прервал его:

— Не огорчайтесь, Валентин! — молвил он на всеобщем языке, — У вас ничего не получится с моим перемещением.

Названный Валентином обалдело уставился на старика.

«Он умер семидесяти пяти лет от роду. В департаменте выделили машину для перевозки тела. Это был первый и последний раз, когда Оливер Хевисайд воспользовался автомобилем…» — также наизусть проговорил старик.

Валентин положил руку на шлем.

— Там, в столе! — улыбнулся ему Хевисайд, — Надо выдвинуть ящик и откроется панель. Видите её?…

В руках у гостя оказался небольшой диск-голограмма с изображением четырёхмерного куба, внутри которого чётко выделялась надпись на всеобщем языке Земли: СИВР-356.

Тогда Валентин извлек из сумки на поясе точно такое же удостоверение Института Времени — голограмму в виде четырёхмерного куба на фоне Млечного Пути — и предъявил старику.

— А, двести тридцать седьмой? — протянул учёный. — Орлов Валентин Викторович. Я так и думал.

— Вот незадача! — огорчился Валентин.

— Всё ещё впереди! — ответил тот, кто некогда был Оливером Хевисайдом. — Но, как вы понимаете, мы у себя в будущем также не заинтересованы в раскрытии собственной деятельности.

1987

Собачий ангел

Медленно, ощупывая перила, я спускался в подземный переход. Вниз по тем же склизким ступенькам пронеслись юнцы в дурацких красных колпаках на западный манер. Год близился к закономерному исходу.

«Только беспечный мальчик или глубокий старик по нашей-то по русской погоде может под самый Новый год носить на башке такое убожество» — подумал я.

Но тут же спохватился: сам и вовсе вышел «без головы».

Накануне, правда, было слякотно, а нынче коварный мороз прихватил вчерашнюю грязь и слизь.

Хоть и идти недалеко, всего-то из гостиницы «Москва» в Госдуму, навязчивая мысль о менингите — следствие плохого настроения — заставила меня задержаться на Охотном ряду.

Одноимённый комплекс, что на скорую руку сварганили под Манежной площадью, так же скоренько приказал долго жить. Не прошло и года, как потребовалась реставрация.

Но с этой стороны Манежки кипела жизнь. И «над», и «под».

Я запасся «Джином с тоником», откупорил банку, прислонился к холодному мрамору стены и сделал пару глотков.