«Я склоняюсь к стопам моего милосердного Отца Марпы!В несчастливом доме, в печальном селении ЦаМы, трое несчастных, убитая горем мать и двое сирот,Были разлучены друг с другом и рассеяны,Как горох, разбросанный палкой.Подумайте о том, тетя и дядя,Не были ли вы причиной наших бед?Когда я, нищенствующий, был далеко от дома,Скончалась моя мать, пронзенная мечом нищеты,А сестра ушла скитаться в поисках еды и одежды.Не в силах больше сносить разлуку,Вернулся я сюда, на свою родину, в эту тюрьму.Теперь я навеки разлучен с моей любящей матерью,А сестра с горя ушла и скитается где-то,И сердце мое пронзила жесточайшая боль.Эти страдания и беды, которые нам пришлось испытать,Не вы ли, наши родственники, обрушили на нас?Эти тяжкие страдания побудили меня обратиться к религии.И, когда я медитировал в уединении в горахНа Священных Учениях моего милосердного Марпы,Иссякли мои запасы провизии,И нечем мне было поддерживать эту бренную форму,И поэтому пошел я просить милостыню.Как гибнущее насекомое, привлеченное к муравейнику,Пришел я сюда, к твоей двери,А ты натравляешь свирепых псов против моего слабого, изможденного телаИ сама набрасываешься на меня с проклятиями и угрозами.Ты снова разбередила рану моего сердца,И, избив шестом мое измученное тело,Ты едва не лишила меня жизни.Я мог бы воспылать гневом к тебе,Но я соблюдаю заповеди моего гуру.Не будь такой мстительной, тетя.И дай мне еду, чтобы я смог продолжить мое служение Вере.О Владыко Марпа! О ты, милосердный!Охлади твоею благостью гнев твоего ученика!»
Это было пение, смешанное с рыданиями, и девочка, которая вышла и стояла позади тети, не могла сдержать слез, а мою тетю охватили стыд и раскаяние. Она ушла в юрту и передала через девочку катышек масла и измельченный сыр.
Обходя другие юрты, я не узнавал их хозяев, но они все, по-видимому, узнали меня и, не скупясь, подавали. Собрав подаяние, я вернулся в пещеру.