Великий канцлер

Лисовая пожала плечами и задумчиво произнесла:

– Я думала о чем-то вроде женского лицея. В нем не должно быть очень много учениц, но все они должны быть очень умными и усидчивыми, успевающими по всем предметам. И главным критерием приема в этот лицей будет именно ум и трудолюбие, причем без различия сословий. При необходимости девочек из бедных семей, которые не могут их достойно содержать, можно будет брать на казенный кошт. Для начала можно набрать только один класс, в котором смогут учиться Ольга и Татьяна, и лишь потом добавить по классу для Марии и Анастасии. Ну а то, делать ли этот лицей постоянным учебным заведением покажет время.

– Думаю, – сказал Николай Александрович, – что все это можно устроить. Только чуть позже, моя дорогая, потому что сначала необходимо разрешить главную проблему.

– Погодите, государь, – сказал я, – основной контингент русскоязычных учениц – это дочери семейных офицеров Русского Императорского флота. Думаю, мы вполне сможем подобрать девочек соответствующего возраста и положения, чтобы они составили вашим дочерям компанию для игр и обучения прямо тут, во дворце. Приглашенным учителям в принципе все равно, скольких девочек они будут обучать – двоих или дюжину, – но зато даже при таком минимальном подходе в обучении появится искомый элемент состязательности, а ваши дочери перестанут расти буками, смущающимися посторонних.

– Хорошо, Михаил Васильевич, – кивнул Николай, – так мы и сделаем. А тебя, дорогая, я попрошу заняться подбором подруг для наших дочерей. Состязательность состязательностью, но перегибов в этом деле все же допускать нельзя, и соревнование не должно выливаться в грубость…

На этой оптимистической ноте завтрак был окончен. Николай Александрович и Алла Лисовая удалились прочь – видимо, для того, чтобы закончить обсуждение своих семейных дел без посторонних. А вот я пока остался. Мне нужно было о многом подумать – в первую очередь о том, что делать сначала, а что потом. Нельзя сказать, что этот разговор стал для меня полной неожиданностью – я ожидал изменения своего статуса, превращения из советника на общественных началах во что-то более постоянное и официальное; но Николай Александрович предложил мне больше, чем я ожидал, и теперь приходится думать, как наилучшим способом исполнить свои обязанности.

[5 сентября 1904 года. Санкт-Петербургская губерния, спецдача СИБ [24] еврейка Дора Бриллиант, бывшая революционерка, террористка и жертва режима.]

Господин Мартынов не соврал. Не прошло и недели, как меня извлекли из камеры тюремной больнички, переодели в цивильное платье и усадили в закрытый экипаж без окон – своего рода собачий ящик для людей… и долго-долго куда-то везли. Ящик ужасно трясло, зубы во время езды выбивали дробь, и я уже решила, что завезут меня сейчас к черту на кулички, а потом… Мне становилось тоскливо при мысли, что меня вдруг не станет, что появившаяся было надежда окажется миражом. Но тот факт, что в моем чреве живет и развивается новый человек, маленький и ни в чем не повинный, заставлял меня с неистовой силой желать того, чтобы мои тревоги оказались напрасными. Я поглаживала свой уже заметно выступающий живот и мысленно разговаривала со своим ребенком. Мой малыш, пусть еще не рожденный, был единственным близким мне существом в этом холодном, суровом и несправедливом мире. Я чувствовала с ним сильнейшую связь. Мне казалось, что этот ребенок очень сильно влияет на меня – словно он безмолвно разговаривает со мной, делая меня как-то мягче, добрее; с тех пор как я убедилась в его существовании, мое сознание будто бы озарилось теплым светом, смягчающим острые углы моей натуры. И вот что странно, но вместе с тем изумительно – всякий раз этому маленькому человечку, что жил внутри меня, удавалось повернуть мои мысли таким образом, что я успокаивалась и начинала верить в то, что самое лучшее у меня еще впереди.