Великий китайский файрвол

23 сентября 2014 года народный суд промежуточной инстанции города Урумчи, столицы Синьцзяна, рассматривал дело Ильхама Тохти. За восемь месяцев и несколько тысяч километров до этого Ильхама^[265], преподавателя в университете и основателя культурно-политического сайта «Уйгур Онлайн», арестовали дома, в Пекине. Ильхаму предъявили обвинение в фальсификации материалов и искажении правды в целях разжигания межэтнической вражды, в оправдании насилия и сотрудничестве с преступной организацией, намеревающейся развалить страну^[266].

На Ильхаме была та же красно-оранжевая клетчатая рубашка, что и в день ареста, но все остальное в нем изменилось до неузнаваемости. Ему едва исполнилось сорок четыре, а он уже почти полностью поседел. На темени появилась большая проплешина. Он устало сутулился, кожа на когда-то полном лице обвисла, под глазами были огромные мешки.

Когда заседание объявили открытым, он улыбнулся судьям и начал внимательно следить за ходом слушания. В заключительном слове он не признал себя виновным ни по одному пункту обвинения, заявив, что всегда был против сепаратизма и терроризма и ни в одной его статье не содержится оправданий сепаратизма^[267].

«Я люблю свою страну», – сказал он и на китайском, и на родном уйгурском. Этот язык был родным не только для него, но и для большинства населения провинции Синьцзян.

Численность уйгуров в Китае за пределами Синьцзяна составляет менее 1 % от общей численности населения страны^[268]. Уйгурский язык относится к тюркской, а не к китайской семье. В большинстве своем уйгуры – мусульмане, они смуглее, чем ханьские китайцы, отличаются европеоидными чертами лица с широким разрезом глаз. Мужчины-уйгуры часто носят традиционный головной убор «доппа» (квадратную тюбетейку, встречающуюся у многих тюркских народов), а женщины нередко появляются на людях в чадре. Большинство китайских уйгуров живет в Синьцзяне, еще несколько тысяч – в крупных городах, главным образом в Шанхае и Пекине. Туда уйгуры стали массово переезжать в 1980-х^[269]. Из-за малочисленности и географической изолированности Синьцзяна cреди ханьских китайцев преобладают стереотипные представления об уйгурах^[270]. Кому-то они кажутся экзотичным, но немного старомодным и даже слегка отсталым народом танцовщиков и музыкантов^[271], а кому-то – это в особенности относится к уйгурской молодежи – они представляются бродягами, промышляющими воровством и насилием^[272]. Первые уйгурские переселенцы в крупных китайских городах плохо говорили по-китайски и жили замкнутыми общинами. Это усиливало отчуждение и подозрительное отношение к ним ханьского этнического большинства.

Ильхам родился в 1969 году в городе Артуш на западной границе Таримской впадины, неподалеку от древнего города-оазиса Кашгар и границы с Кыргызстаном. В отличие от столицы провинции Урумчи и других районов северо-востока Синьцзяна, в Артуше и окрестностях ханьских китайцев жило очень мало, менее 10 % населения, а этническое большинство составляли уйгуры^[273]. За двадцать лет до того в Синьцзян вошла Народно-освободительная армия Китая (НОАК) и закрепила контроль партии над регионом.

Новый Китай для семьи Ильхама стал и благом, и несчастьем^[274]. Его отца Тохти отправили вглубь Китая на учебу. Закончив школу и два престижных пекинских университета, Тохти вернулся в Синьцзян и стал работать на гражданской службе. Для уйгура в те времена эта должность была весьма высокой. На ней он держался в течение почти всего правления Мао и пережил идеологические потрясения кампании против правых и «Большого скачка». В 1966 году до Синьцзяна дошла культурная революция.

В самом начале культурной революции, иными словами, десятилетней гражданской войны, почти полностью парализовавшей Китай и унесшей десятки тысяч жизней, провинциальной администрации удавалось сохранять порядок в Синьцзяне^[275]. Вечно сдерживать хунвэйбинов было невозможно. Вместе со слепой преданностью Мао и стремлением очистить страну от реакционных элементов они принесли с собой идеологию ханьского превосходства. В Пекине и других крупных городах нападали на иностранцев, подвергали национальные меньшинства гонениям. Рядом с посольством Кении повесили чучело с черным лицом^[276], а британскую дипломатическую миссию и вовсе подожгли. Во Внутренней Монголии десятки тысяч этнических монголов насильно подвергались задержаниям и чудовищным пыткам.

«Хунвэйбины, только что сошедшие с пекинского поезда, почти ничего не знали о культуре и традициях уйгуров, да и не хотели знать», – пишет историк Джеймс Миллуорд^[277]. Жена Мао Цзян Цин, одна из вдохновителей культурной революции, на публике заявляла, что презирает Синьцзян, а этнические меньшинства считала иностранными пособниками и нежелательными лицами»^[278].

Хунвэйбины с радостью взялись за уничтожение уйгурской культуры: запрещали вековые традиции, оскверняли мусульманские кладбища, сжигали Коран, а в мечетях устраивали свинарники^[279].