Великий князь

Могуч и прозорлив умом великий князь. Любимый его первенец разменял пятый десяток, сорок один годок стукнуло сыну. Перезрел на удельном княжении, а что, если, как дедушка его, Ярослав, воспротивится платить Киеву, выше отца встать захочет? Повабил⁸² Мстислава Мономах, обещая ему ещё при жизни своей власть над Русью. Власть, она слаще бабьего тела. Урядились – нести Мстиславу всё бремя власти, научаться, пока жив отец, держать в кулаке, об одной воле все пределы. А сам отче отдастся наипервейшему ныне делу – творить летописный свод земли Русской. Для того отведено на княжьем дворе особое место для игумена Селивестра. Мудрый тот старец отменно научен всему, что быть должно на пергаменте. Шутка ли, пестовал инока почитай без малого половину века. Селивестр всегда под рукой – духовник и советчик. Как себя, знает игумена Мономах, а тот столь же ведом в душе великокняжеской.

3.

По новому чину потекла жизнь на великом столе киевском. Русь и не заметила этого. На то он и Мономах, на то и сын его старший носит прозвище – Великий.

Мстислав из Новгорода пришёл один. Княгиня его, Кристина, осталась там. Сын объяснил отцу – разболелась. Да и как не разболеться, баба со свадьбы носила каждый год Мстиславу детей без передыху, как яблоки выкатывала.

– С Кристиной как хошь, но дочерь, Марию, забери из Новгорода, – приказал сыну.

– Это зачем, отче?

– Женю на ней Ольговича, Всеволода.

– Во как! – только и воскликнул Мстислав, в какой уже раз восхитясь непредсказуемой мудростью отца.

– Люблю его, – сказал Мономах, а глаза смеялись, радёхонек родитель, что догадлив, в одну с ним мысль сын.

Работа над новым летописным сводом подходила к концу, но забот письменных никак не убавлялось. Уже большую часть времени уделял им великий князь. Часами просиживал над белеными листами, читал приглядно, и строки не пропуская, кое-что приказывал переписать, кое-что добавить.

Сам Селивестр с голоса князя прямил текст, не упуская похвалить Мономашью память. А она и впрямь была могучей. Но не всё говорил Владимир, что помнилось. О многом, ох о многом, умалчивал, а кое-что и добавлял, чего не было в памяти, но должно быть ради прямоты повествуемого.

Засиживался в работной келье Селивестра до позднего часа, забыв о еде и отдыхе. За год трудов с лица спал, заметно усох телом. Но в великих заботах о будущем не забывал и денных дел. В полглаза, но пристально, строго следил за деятельностью Мстислава, постоянно дознавая, чем заняты удельные князья, чуя их настроение и помыслы. И уже не походом, не ратью, но совсем иным мнил собрать Русь воедино. Для чего и митрополита Никифора наставил действовать среди клира и приходского священства.

Задумал Мономах заложить новую церковь на реке Альте, там, где душегубцы Святополка Окаянного, иноходцы проклятые, казнили святого Бориса. Ему, мученику, и брату его, Глебу, на все века решил возвести храм божий великий князь. А закладывать первый камень удумал на глазах всей Руси. На то были позваны удельные правители, державные рода с детьми и домочадцами. Позван и весь христианский клир, и все люди православные, кому вмочно прийти на праздник.

Из Киева в Переяславскую землю шёл великокняжеский чин верхами, а дети малые и жёны – в повозках. Казалось, весь Киев снялся с гор своих и хлынул вольницей к южным пределам. И среди великокняжеской родовы, как равный всем, особливо приближённый к самому Верховному – Всеволод Ольгович, пока ещё не сродник, но близко к тому.

Праздник удался. По всему околею того святого клочка русской земли, где был готов котлован под ступь храма, раскинулись княжеские шатры, восстали стяги, знамена, хоругви и флаги, а рядом с ними – пологи боярских родов, палатки дружинников и не считано – телег простого люда… Всё ярко, красно, весело, многоглагольно, певуче.

А когда пришёл час закладки краеугольного камня, стеснилась, сошлась великая эта могута, став об одно на колени. Притиснулись телами друг об друга и князья, и бояре, и люд простой. Никому не тесно.

Отслужил православный клир молебен, и Мономах вышел к народу в простой одёже, без княжеских регалий, с одним лишь крестом на груди в распахнутом вороте посконной рубахи. Легко, вовсе не по-стариковски, сбежал по мосткам в котлован, перекрестясь истово в троекратном поклоне, уложил в ступь первый камень, да вдруг разохотился и повёл кладку дале, умело принимая от подручников камни и верно сажая их на известковое творило. Работал всласть, так что руки зачесались у видевших это. Волосы с густой уже просолью спадали на лицо, и кто-то из мастеровых подал князю повязь, и он, склонив выю, позволил оплести голову. Могучая пясть его, привыкшая к рукоятью меча, легко и навыкло справлялась с работной возьмилкой⁸³, словно бы всю свою жизнь не расставался с нею, возводя из камня домы и храмы.

Не скоро и упрел Владимир, а когда по забагровевшему лицу росно выпал пот, утёрся рукавом, выпрямил крутую спину, широко улыбнулся и полез вон из котлована под согласный и радостный крик благодарного люда. Уважил, княже, ох уважил народ свой таким справным и святым делом!