Великий князь

Селище на высоком юру Самородины разрослось, укрепилось, приобщив к достатку своему не токмо промысловые угодья в могучих окрестных лесах, по малым и большим рекам, вобрало в себя и древнюю Горку с древней церковью, но и подвинуло первозданную древесную крепь хорошо ухоженными пашнями и сенокосами и, не желая забывать первого своего радетеля, звалось теперь – Талежами. К тому же древнее русское имя Талеж было не чем иным, как значившим в речении – источник, родник, студенец…

Туда решил увести Борей Игоря после тяжкого недуга, внезапно настигшего князя при их встрече.

Долгие месяцы Игорь был не в себе, мало двигался, безмолвствовал и только молил уберечь его от любого стороннего глаза. Жили они всё ещё в тех же весях, где дал им Бог встретиться, – в тайной лесной скрыне.

Первое время Борей и на шаг не отходил от молодого князя, нянчился с ним, как с дитём, поил отварами многосильных трав, заговаривал хворь чудными песнями и былями, по-особому врачующими мятущуюся душу, читал над ним древние и сейные¹⁶⁵ молитвы, нисходящие на него, как он верил, с горних божьих высот.

И только когда сам Игорь наконец стал читать врачующие тексты, Борей позволил себе оставлять князя, дабы без посторонней помощи, своими силами восходил тот из мрака болезни к свету.

Наконец пришло время, когда старец спросил князя:

– Не пора ли, княже, вернуться тебе в мир?

– Не пора. Но хочу, не выявив себя, идти в Талеж. – Борея не удивил такой ответ, поскольку лесное село было для Игоря, как и для старца, любимой отчиной.

– На то воля божья, – тихо молвил князь.

– А коли воля божья, то и пошли, – сказал Борей. Ему самому не терпелось повернуться в долгих странствиях лицом к тихой своей родине.

И они пошли – стар и млад – оба-два пилигрима, ничем не разнящихся из тысяч постоянно бредущих по дорогам Руси из конца в конец вестников и сказителей, певцов и побирушек, искателей правды и бегущих от лжи, радетелей и бездельников, но одинаково жаждущих пути, свободы и воли.

Шли, по просьбе Игоря сторонясь городов и больших селищ, всё более малыми тороками и тропами, с благословением принимая приют и хлеб добрых людей.

Борей впервые за долгие жизненные странствия утомился дорогой, не хотели более идти ноги его, и в верховьях лесной реки Московы путники сели верхами. И хотя до Талежского селища надо было преодолеть не одно долгое поприще, тут уже начиналась своя земля.

В малых усёлках и крохотных селищах по Москове-реке, по Клязьме, Яузе, Пахре и Протве, по Лопасне люди знали друг друга, а все вместе зело чтили талежского Борея, искусного бояна, знатока старого и нового времени, кудесника, сказителя и православного духовника. Потому и привели под седла самых лучших коней, а на обратный путь снарядили ловкого паробца, великого доку во всех лесных путях и перепутьях.

Медленно и ясно увядало погожее лето. Близился великий праздник – Рождества Богородицы.

Когда начали долгий свой путь странники, Борей задумал прийти в Талежи загодя до престольного праздника, дабы хорошо отдохнуть с дороги, а там и отдать всю свою душу, всего себя до малейшей капельки радостному тому дню, его святой и нерушимой славе. Слышал в себе старый, что тот праздник будет последним в долгой его жизни. «Матушка Богородица, прими, Непорочная, меня в чертоги Твоя после Святого Твоего Рождества», – ежевечерне и по утрам молился боян…

Вечерело, в лесную глушь густо натекал пока ещё голубоватый дымчатый сумрак. Заметно темнея у самой земли, он восставал всё выше и выше, гася и голубизну, и дымчатость, скрывая тропу и оттесняя прочь багрец и золото всё ещё буйной листвы.

Игорь, отпустив поводья и низко пригнувшись к холке коня, задремал ненадолго, а когда опамятовался от этого случайного сна, в лесу уже была ночь. И восставшая где-то впереди луна, не видимая с тропы, сочила в лесную глушь то свет, то мрак. Сеченый свод над конской протопью стал настолько низок, что передовой паробец спешился и предложил вести коней под уздцы.

– Туто-ка недолог и Княжий луг. А там за рекою и Талежи…

Из лесной глуши выпали внезапно. Разом расступились могучие дерева – и вот он, чистый, осыпанный голубым лунным светом простор, никак не жданная посередь древесного буйства воля-волюшка, поле-полюшко – Княжий луг. От одного края не увидать другого. И весь он, словно кочевыми кибитками, заставлен зародами¹⁶⁶ сена. У каждого белеет в лунной ночи загород, от бродливой ли скотины, от лесных еленей¹⁶⁷, туров и лосей. И мнится – чудный сказочный град восстал перед путниками, и каждый зарод – гостеприимный и мирный дом им.

– Ах как славно! – не удержавшись в радости, охватившей душу, воскликнул Игорь.

А Борей, любовно обводя взором внезапную ширь, несказанную красоту, молвил:

– Лепота, княже! Лепота…

– За лугом, за рекою, вот оно, и село будет, – неуместно сказал паробец, поскольку и стар и млад знали о том лучше паробца. И мнится им не токмо брех собачий, но и гомон людской в недальнем том краю.