Лишь после назначения великого князя Николая Николаевича Верховным главнокомандующим он по необходимости стал ближе к внешней политике России. В этот период времени С.Д. Сазонов убедился в общности их точек зрения по некоторым политическим вопросам; отношения их заметно сгладились и постепенно улучшились до степени вполне доверчивых.
Но особенно Сазонов проникся уважением к великому князю после решительной попытки прогрессивно настроенных членов Совета министров, к числу которых принадлежал и наш министр иностранных дел, воздействовать на императора Николая II в смысле сближения с общественными силами страны. Эта попытка была сделана в знаменательный день 27 июня 1915 г. в Ставке, и она будет мной описана подробно в соответствующем месте настоящей книги. Близкий сотрудник С.Д. Сазонова, директор канцелярии Министерства иностранных дел барон Шиллинг, приезжавший совместно с С.Д. Сазоновым в Ставку, лично мне говорил, что его министр выразил свое крайнее удовлетворение тем обстоятельством, что великий князь в своем слове во время совещания высказал громогласно ряд мнений, идентичных с мыслями, выраженными на бывшем совещании самим Сазоновым, и что по многим отдельным вопросам великий князь горячо поддерживал мнение прогрессивной части совещания. Увы, эти усилия, как увидит читатель, оказались напрасными!
Сближение между Россией и Францией, начавшееся в царствование императора Александра III, выразилось под влиянием активной политики Центральных держав, опиравшейся на Тройственный союз, в заключении оборонительной военной конвенции. Последняя была выработана в 1892 г. и подписана начальниками генеральных штабов обоих государств генералами Обручевым и Буадефром.
Основная мысль этой конвенции заключалась в том, что обе договаривающиеся стороны, Россия и Франция, обязывались друг перед другом при первом известии об общей мобилизации враждебного им Тройственного союза мобилизовать все свои вооруженные силы и сосредоточить их к угрожаемым границам. Затем дальнейшие действия обоих государств должны были зависеть от действий противной стороны, причем в случае нападения Германии или другой державы Тройственного союза, поддержанной Германией, на одну из договаривающихся держав другая должна была прийти первой на помощь, для чего использовать все свободные силы против Германии как главы враждебного им союза.
Оборонительный характер этой конвенции вытекает из приведенного содержания конвенции с полной очевидностью. Действия России и Франции должны были вытекать из враждебной инициативы держав Тройственного союза вообще и Германии в частности.
По прошествии нескольких лет взаимные связи держав Согласия окрепли настолько, что в 1889 г. стало возможным заключение политического соглашения, к которому упомянутая выше военная конвенция стала одним из дополнений.
Политическое соглашение 1889 г. не заключало в себе, впрочем, ничего нового. Оно подтверждало, но в еще более общих чертах мысль о взаимной друг другу помощи двух государств в случае нападения на одного из них третьей державы, причем основания помощи и характер ее по-прежнему должны были определяться названной выше военной конвенцией 1892 г.
Политическое соглашение 1889 г. оставалось без изменений вплоть до самого возникновения войны. Оно очень долго хранилось нами в строгой тайне, и во всех случаях французская нация именовалась нами только lа nation allie′e (франц. «союзная нация»). Лишь под влиянием настойчивого желания правительства Франции о более открытом рекламировании союза во время прощального обеда, данного русским императором Николаем II президенту Лубе при отъезде его из Петербурга после посещения России, император Николай в прощальном своем тосте употребил выражение la nation amie et allie′e (франц. «дружественная и союзная нация». Эта добавка очень обрадовала общественное мнение Франции, и с тех пор наличие союза перестало уже более отвергаться.
Что касается военной конвенции, то таковая вследствие слишком общего характера ее подвергалась впоследствии неоднократным обсуждениям и уточнениям, причем, однако, никогда не менялся оборонительный характер ее задания. Основное условие, при котором должны были начать осуществляться предусмотренные конвенцией меры, – условие «враждебной инициативы Германии» – оставалось фундаментом происходивших совещаний. Обсуждению подвергались лишь частности конвенции, устанавливавшие размеры помощи, время и направление ее, а также другие данные технического порядка, как, например, условия обеспечения взаимной связи, развития железнодорожного строительства и т. д.