В январе названного года великий князь Николай Михайлович, сын младшего брата императора Александра II, очень образованный и начитанный человек, остававшийся все время в тени, движимый, вероятно, «прыгавшим» в нем честолюбием, обратился к императору Николаю II с письмом, в котором возбуждал вопрос о необходимости уже тогда подготовиться к выбору тех людей, которым будет вверено на международной конференции, как он выразился, «поддерживать честь и величие России». Великий князь выражал желание попасть в число этих избранников, не выдвигая себя, однако, по-видимому, только из «скромности», на пост главного действующего лица. Об этом своем желании он писал и другим лицам, которые могли бы оказать ему свое содействие, в числе их и Сазонову. С.Д. в словесной беседе старался отклонить великого князя от его мысли; он пытался разъяснить автору письма, что второстепенная роль ему, великому князю, не подобает, равно как не подобает и несение какой-либо ответственности за решение будущей конференции, особенно в то время, когда все великие князья (за исключением все возраставшей популярности великого князя Николая Николаевича, несмотря на его удаление на Кавказ) потеряли любовь и уважение русского общества.
Выслушав откровенный и простой ответ нашего министра иностранных дел, великий князь Николай Михайлович не прекратил, однако, своих домогательств, лишь изменив несколько их характер.
В сентябре месяце того же года, спустя некоторое время после оставления С.Д. Сазоновым поста министра иностранных дел, великий князь Николай Михайлович в одном из своих писем к императору вновь возвращается к вопросу о будущих мирных переговорах и, опираясь на пример Франции и Англии, где, по его словам, уже давно действуют подготовительные комиссии, из которых особенно удачно якобы работает французская, созданная по инициативе и под руководством Бриана, предлагает образование такой же комиссии в России под своим председательством.
«Если бы выбор председателя такой комиссии, – пишет он уже вполне откровенно, – пал на меня, то я ручаюсь закончить дело с успехом и с таким расчетом, чтобы не попасть врасплох ко дню окончания военных действий».
В виде уступки времени великий князь Николай Михайлович намечал приглашение в состав своей комиссии двух членов Государственного совета и двух членов Государственной думы, правда, прогрессивно-правого оттенка.
Интересно отметить, что в то время как наш посол в Париже А.П. Извольский, а за ним и огромное большинство считали необходимым полное расчленение Австро-Венгрии, великий князь Николай Михайлович высказывал прямо противоположное воззрение, едва ли имевшее за собой в России многих сторонников; он придерживался мнения: «Si l’Autriche n’existait pas, – il faudrait la cre′er» (франц. «Если бы Австрия не существовала, ее следовало бы создать»).
«В центре Европы, – писал он императору, – выгоднее иметь разноплеменную и слабую Австрию, чем сильную Германию. Вот и надо обратиться в случае полной победы к унижению и расчленению Германии: Шлезвиг – Гольштейн отдать Дании, Эльзас и Лотарингию – Франции, Люксембург – Бельгии, часть устьев Рейна – Голландии, Познань – Польше, часть Силезии (саксонскую) и часть Баварии – Австрии; кроме того, заставить уменьшить флот до минимума, но отнюдь не вторгаться в ее внутренние распорядки, так как все эти принцы и князья переругаются сами между собой, равно как и бюргеры, и социалисты, и ученые, и писатели…»
Попутно отметим, что не упавшая после потери Галичины и Польши, а, наоборот, снова возросшая после кавказских побед популярность великого князя Николая Николаевича, по-видимому, не давала покоя в числе других и великому князю Николаю Михайловичу. Небезызвестный своей двуличностью, он счел необходимым о ней, о возраставшей популярности великого князя Николая Николаевича, писать царю, предупреждая его об опасности:
«Популярность эта вовсе не идет на пользу престолу или престижу императорской фамилии. При возможности всяких смут после войны надо быть начеку и наблюдать зорко за всеми ходами для поддержания сей популярности».
Со вступлением в войну Турции, каковым фактом это государство само разрушило исповедовавшийся раньше на Западе принцип неприкосновенности ее владений, пожелания держав расширились и распространились на Египет, Малую Азию и район проливов.
Англия, обеспокоенная обороной Суэцкого канала, через который лежали кратчайшие и удобнейшие пути сообщения с ее собственными и французскими колониями, 18 ноября 1914 г. сообщила через своего посла в Петербурге русскому министру иностранных дел о ее желании присоединить Египет, так как, по ее мнению, при создавшемся положении только такое присоединение может обеспечить английские интересы. С.Д. Сазонову ничего не оставалось, как выразить свое полное согласие на это мероприятие, так как лишь в конце октября Э. Грей уверил графа Бенкендорфа, что в случае поражения Германии вопрос о судьбе проливов и Константинополя может быть разрешен только согласно русским пожеланиям.