Более страшного оскорбления в то время нельзя было и представить. Владимиру не просто отказали. Ему демонстративно предпочли его брата, с которым он в тот момент враждовал, и, что хуже всего, его публично назвали сыном рабыни. Поход северорусского войска (с участием скандинавов-варягов, славянских и чудских ополченцев) на Полоцк последовал незамедлительно.
Дело о свадьбе Ярополка и Рогнеды было совсем уже решено («В се же время хотяху Рогнеду вести за Ярополка»), но тут нагрянул Владимир. Он убил Рогволода и двух его сыновей, а строптивую княжну взял в жены насильно.
В изложении «Повести временных лет» история Владимира и Рогнеды изложена скупо: пришел, убил Рогволода и сыновей, взял Рогнеду в жены. Единственное эффектное место в этой истории – язвительный ответ полоцкой княжны. Но позже, в XII столетии, уже за пределами «Повести», этот эпизод на страницах Лаврентьевской летописи оброс мрачными подробностями и превратился в яркую романтическую легенду, ключевым персонажем которой оказался уже даже не Владимир, а его дядя Добрыня.
Как известно еще по «Повести временных лет», Рогнеда родила Владимиру четырех сыновей (Изяслава, Мстислава, Ярослава и Всеволода) и двух дочерей. Между потомками Изяслава (они княжили в Полоцке) и потомками Ярослава (киевскими князьями) не раз случались войны. И под 1128 г. летописец поместил приукрашенную новыми деталями легенду о Владимире и Рогнеде с такой моралью – «и оттоле мечь взимают Рогволожи внуци противу Ярославлих внуков». В новом варианте инициатором сватовства выступал дядя Владимира Добрыня, «воевода и храбор и наряден муж» – так описал Добрыню летописец. Мотив мести за унижение получил дальнейшее развитие. Когда Полоцк был взят, Добрыня «повеле Владимиру быти с нею (Рогнедой. –
Вот какие истории могут скрываться за крошечным ключиком, прочерченным на кусочке латуни! Можно предполагать, что именно от этого ключика и произошел третий зубец в знаке Рюриковичей. Когда Владимир стал единовластным правителем Руси, подчеркивать свое происхождение ему показалось излишним…
В русле старых гипотез о балтийских славянах и соколе лежит и совсем экзотическая теория – о Рюрике-солеваре. Ее придумал и даже опубликовал на страницах серьезного научного журнала Г.И. Анохин. Слово «варяг» он выводил от слова «варить», а слово «русь» – от названия города Руса на озере Ильмень. Руса отделена от Новгорода озером, т. е. для новгородцев она как бы «за морем» (помните – «Имаху дань варязи из заморья…»?). В окрестностях Русы есть соляные источники, стало быть, именно соль и варили на продажу летописные варяги. Вот этих-то энергичных солеваров и солеторговцев из Русы пригласили на княжение в 862 г. славянские и финские племена…
Сколько-нибудь серьезно воспринимать эту теорию (помимо того, что она основана на той самой любительской лингвистике, на случайном сходстве слов) мешает уже тот факт, что автор ее не прочитал «Повесть временных лет» полностью, ведь в начале нашей летописи есть описание Варяжского моря, которое тянется на запад до «земли Агняньски», то есть до Англии. Кроме того, составителю «Повести» хорошо известно «озеро великое Нево» – Ладожское озеро, которое гораздо больше «моря» солеваров, но при этом морем не называется…
В общем, ни одна из «славянских» теорий убедительного ответа на вопрос о происхождении слова «варяг» не дает – то ли перед нами вагры, то ли варщики соли. Общим местом этих теорий (кроме того, что они основаны на той самой любительской лингвистике) является то, что их авторы смотрят только на один небольшой фрагмент нашей летописи – на «легенду о призвании». Между тем в «Повести временных лет» варяги встречаются отнюдь не только во времена Рюрика. Так что если уж изучать термин, то надо брать все без исключения случаи его использования. Иначе картина получится неполная, и любые теории остаются упражнениями в остроумии, не более того.
Итак, что нам известно о варягах за пределами «норманнской легенды»? Они участвуют в походе Олега на юг в 882 г., затем в рейде на Царьград в 907 г. В обоих случаях варяги просто перечислены в списках участников походов. Следующее явление варягов относится уже ко времени Игоря. Здесь картина куда интереснее. Как известно, князь Игорь совершил два похода на Константинополь – в 941 и в 944 гг., причем первый поход (а именно его хорошо знают византийские и западноевропейские источники) оказался неудачным: флот русов понес большие потери в бою с греческими «огненосными судами». Но неудача похода ничуть не обескуражила Игоря, и он, вернувшись в Киев, немедленно послал гонцов за море, к варягам, приглашая тех в новую экспедицию на Византию. В первом же походе, по словам летописца, участвовала только русь.