Великий князь Русский (СИ)

Но Васька уперся и смотрел так, что я махнул рукой — обидится ведь на всю жизнь, да еще на Юрку перенесет, а нам в семействе одной свары за глаза хватило. Пусть за весь феодализм Йорки с Ланкастерами отдуваются и режут друг друга.

Услышав, что Ваську оставляют (а он немедленно похвастался), загундели мои, но с ними разговор короткий, что у меня, что у Маши не забалуешь. Так что кони борзые увезли княжеский поезд с барахлом, слугами, припасами и прочим по Троицкой дороге.

Мне все время Кремль казался тесным — по сравнению с XXI веком и широко расставленными крупными зданиями Сената, Арсенала, Кремлевского дворца, Дворца съездов, с полностью свободным от строений Тайницким садом. Ныне же это не музей, не парк, а обычный средневековый город внутри крепостных стен. Вот как сохранились в Европе узкие улочки — так сейчас и в Кремле переплетение проходов между монастырями, дворами князей, бояр, митрополита, между конюшнями и подворьями дальних обителей… И в эту тесноту набилось вдесятеро больше народу, да еще со скотиной!

И всех надо напоить, накормить, разместить, обогреть, приставить к делу.

Посадские еще ладно, а люд из окрестных сел и деревень скученной жизни не обучен. Даже если они будут просто справлять малую нужду возле крыльца, как привыкли у себя — так за пару дней весь Кремль зассут!

Воинов не хватает, но ведь надо и внутри за порядком глядеть, чтобы, например, не разожгли костер в простоте душевной — еще не хватало без всякой осады самим все на хрен спалить.

Городовые бояре разбили пришлых на сотни и приписали их к башням и пряслам на помощь обороне. Из нестроевых посадских отобрали людишек потолковее, поверстали в стражники и кое-как наладили внутреннюю жизнь.

Но все равно сумятица и неустроение. Выходишь с парадного крыльца, а тут баба корову доит и только рот раззявливает — гы, князь! И лепешки коровьи валяются неприбранные.

Но ниче, денек-другой и пообтешутся.

А еще по всем клетям и подклетам шебуршение — прятали ценности. Закапывали крынки с московскими копейками, с доставшимися от матерей серьгами, создавали задел для будущей исторической науки. Нетушки, хрен археологам, лишим их такой радости, не сдадим Кремль!

Во всяком случае, на людях я именно такое настроение демонстрировал. А внутри грызли червячки — а вдруг нет? Тем более вои, да прочие, кто мог носить оружие глядели сумрачно — одни потому, что их не пустили избывать пророчество, другие потому, что отлично понимали, чем все это может кончиться.

Только Федька Палецкий-Пестрый с Басенком как заведенные мотались по стенам, носились между Кремлем и Спас-Андрониковским городком, проверяя, правильно ли сложен порох, готовы ли котлы для смолы и кипятка, натасканы ли камни, верно ли расставлены пушки…

Палецкого ратные знали и любили, мало-помалу оборона оживала, десятские застраивали попавших под команду, караулы менялись, дозорные таращили вдаль зрительные трубы, в Кремле складывался хоть и кривенький, но порядок.

На всех поварнях кипели котлы с юшкой, каждый получал ломоть хлеба и миску похлебки. Митрополит велел всякий час держать церкви открытыми, дабы каждый мог помолиться, и храмы отнюдь не пустовали, заполняясь по преимуществу бабами и детьми. А мужики укрепляли оборону — где ров подновляли, где лишний дом на посаде раскатывали по бревнышку, чтоб стрелять не мешал, где наскоро рубили навесы и нары… Даже в казалось бы новом Кремле, которому и десятка лет еще не стукнуло, нашлось куча мест, требующих ремонта, от кровли боевых галерей до переходов в башнях.

За Федькой или Басенком, как привязанный, следовал племянник — я отпустил его под клятву, что как только закроются ворота, он будет безотлучно при мне.

Пока впопыхах готовились, Орда проскочила вдоль Цны, мимо Пронска и Тулы, прямо на окский Сенькин перелаз и устремилась к Москве.

Если считать, что им нужно зерно, то логично — Житный двор именно в Москве, запасы многих князей и бояр тоже, а попутно, если взять город, можно принудить непокорных урусов выплатить выход за последние десять лет, да набрать полона, да пограбить…

Последнее мы, сколько могли, затруднили, вплоть до того, что всем попам Никула настрого приказал увозить, закапывать и прятать все мало-мальски ценное. Потому татары почти сразу, со злости, подпалили Занеглименье, Замоскворечье и Китай. Кремль затягивало черной гарью, в дыму вдоль Неглинки скакали степные всадники в косматых малахаях, жадно глядя на торчащее за краснокирпичной стеной золото — маковки церквей и кованые прапорцы-флюгера на теремах.

Главные силы Ахмат привел к вечеру.

Всю ночь по верхним ходам стен топала стража, вглядываясь сквозь боевые ставни меж зубцами на костры, которых вокруг крепости с каждым часом становилось все больше. Ржали кони, ревели верблюды, стучали топоры, догорал посад.

Время от времени небольшие отряды подскакивали ко рвам и выпускали десяток-другой стрел туда, где на стене виднелся огонь фонарей или факелов. Убитых за ночь случилось всего трое, но в напряжении держали, а с утра татары полезли на приступ.