Великий князь Русский (СИ)

Народишко из города бегом-бегом расходился по своим селам и деревням, чтобы успеть до холодов починить или наново отстроить порушенное да сожженное. В Кремле тут же сделалось пусто и невероятно просторно, но вид имело самый неприглядный, все надо было приводить хоть в какой порядок до приезда великих княгинь из Углича.

Великокняжеский двор сжирал уйму внимания, один только учет истраченного за время осады на обустройство и прокорм людей не оставлял времени ни на что остальное. Я очевидным образом не вытягивал и только обалдевал — как Маша-то ухитряется со всем управляться?

Сад у житного двора сверкал обглоданными, а кое-где и поломанными стволами, и каждая улочка под стеной — проплешинами от костров, на которых грели смолу, кипятили воду или же варили похлебку. А мусор? От осады, от тесного сидения в крепости тысяч людей и несчитанного числа голов скотины, от пробитых и горевших на приступе деревянных кровель, ставень, ходов и лестниц, его появились просто горы!

Отчаявшись, я бросил вникать в росписи двора и отчеты чашников с ключницами — все равно сейчас проверить толком не смогу, так что хрен с ними, даже если что и прилипнет к рукам, то на фоне общего разорения это немного. Понятное дело, что каждый из слуг и дворских себя не обидит, но рамки были мной и Машей установлены твердо, и за жадность выше меры могли не только кнутами на конюшне шкуру со спины спустить, но и чего похуже устроить, вплоть до потока и разграбления.

Только и приказал все вымести, вычистить и вымыть, чтобы хоть похороны Васи прошли не посреди колоссального бардака. А сам носился вскачь между моими селами, загородным двором, Спас-Андроником — лишь бы подальше от проклятого письма.

Везде уже стучали топоры, плотники поправляли заборы, дворники сгребали и грузили на телеги тот мусор, который не мочно было сжечь в печах. Восстанавливали и поправляли не только свое, но общие мостовые, колодцы, конюшни… Драили церкви, в кои при осаде на непрерывных службах натащили на ногах немало грязи — число прихожан-то внезапно умножилось, служки не успевали прибираться.

В посад, где множество людей осталось без крыши над головой, неостановимо пошли обозы с лесом. Кто мог — рубили себе новые дома, а для неимущих я приказал ставить на зиму общие бараки. Понемногу на закопченных и погорелых улицах разбирали обугленные остовы, меж них зажелтели свежеошкуренные бревна. В немногих каменных церквях ставили леса для изографов — расчищать и подновлять покрытые сажей после татарщины росписи.

На Яузском городке, глядя на опаленные и кое-где пробитые дубовые стены Политекнио и стоявшие неприступно на холме каменные башни Спас-Андроника, спросил у Кассиодора:

— Как отбились?

— Пушками, княже, все больше пушками, — потеребил седеющую курчавую бороду механикус. — Пороха много стратили, а когда совсем худо было, Збынек в пороховой амбар с фитилем пошел, чтобы не досталось басурманам.

Чех только скупо улыбнулся.

— Людей много побило?

— Мастеров никого, почти всех успели отправить в Ростов. Одна мастерская погорела, не успели затушить, за месяц поправим.

— Добре. Запускайте работу, коли нужно что, говорите, а я поехал.

Конвой привычно вытянулся в две вереницы вдоль дороги, по которой тянулись телеги и возы. Пропуская их, рынды и постельничие порой сталкивались и звякали стременами, но уже перешучивались с возчиками, да они отвечали тем же.

По дороге проверили Соляной двор, Варьскую и Великую улицы, где распоряжались городовые бояре, на ходу решили, кому какая помочь нужна. Но вся эта круговерть не спасала от тяжелых мыслей — как написать Диме, что сказать Стасе. Еще наверняка найдутся сволочи, что припомнят отравление Юрия Дмитриевича, повесят на меня и начнут нашептывать Шемяке, что его крестный брат решил потихоньку извести все галицкое семейство…

Сквозь стук топоров и разъезженные до состояния болота улицы мы добрались в многострадальное Воробьево.

Татары сожгли все.

— Мельницы, — чуть не рыдал тиун, — мельницы все дотла, одно погорелое место! Только отстроили, а они…

Он утер шапкой чумазое лицо, собрался и продолжил:

— Мука цела, всю успели в Кремль свезти. Зерно что осталось, закопали, тоже уцелело. Басурмане троих увели, кто последние в селе остались, да один сбег, вернулся, Бог даст, и остальные тоже…

Надежда такая была — на отходе Махмуда и Ахмата крепко потрепали касимовские и рязанцы, по сказкам, даже убили кого-то из царевичей. Так что не исключено, что татарщина обошлась ордынцам куда дороже, чем нам. Но все портило скверное ощущение, будто вернулся в обокраденную квартиру, когда не денег жаль, а выворачивает оттого, что в твоем доме рылся чужой и хватал грязными лапами дорогие сердцу вещи.

— Ставим три большие избы на зиму, хоромы княжеские… — тиун запнулся и посмотрел на меня.

— Не нужно, потом. Сейчас главное поднять хозяйство, терем потом.