Великий князь Цусимский

Вот, обращаясь ко мне, Николай Александрович снова заговорил так, как и положено государю говорить с верноподданным. Но все же я не мог не задать вопрос, касавшийся моих будущих взаимоотношений с господином фон Плеве.

– А причем тут господин фон Плеве? – с некоторым раздражением ответил государь-император. – Вы будете подчиняться напрямую только Нам, а с господином фон Плеве вы будете только раскланиваться при встречах, как один наш верноподданный с другим. Или не раскланиваться – это как вам будет угодно. При этом в обязанности вашей службы будет вменяться не только борьба с революционным террором и политический сыск, а также оказание давления на людей, желающих насильственным путем изменить форму государственного устройства Российской империи, но и борьба со шпионами и агентами влияния иностранных держав и, конечно же, предотвращение попыток государственных переворотов. Кроме этих политических задач, ваша служба должна будет способствовать поимке крупных мошенников, которые могут действовать на территории Российской империи. Пока это все, но со временем в деятельности вашей службы могут появиться и другие, дополнительные направления… Как говорил Наполеон – сперва требуется ввязаться в бой, а там будет видно.

После этих слов государь-император вздохнул и, бросив на «лейтенанта» внимательный взгляд, и добавил:

– Евгений Петрович, введите, пожалуйста, Сергея Петровича до конца в курс дела, а Мы, господа, вынуждены вас покинуть, потому что Нас, наверное, уже ждут.

Вот так исполнились все мои сокровенные мечты натянуть нос господину фон Плеве, одновременно доказав правильность своих методов работы.

16 мая 1904 года, вечер. Царское Село, Александровский дворец.

Коммерческий директор АОЗТ «Белый Медведь» д.т.н. Лисовая Алла Викторовна

Задержавшись тогда в Царском селе допоздна и оставшись ночевать в гостевых апартаментах, я как бы сама вынесла себе приговор. После того вечернего визита Николая и речи быть не могло о том, чтобы я вернулась жить во дворец Великого князя Александра Михайловича. Самодержцам не перечат. Естественно, что в обыкновение для нас с Николаем вошли и вечерние прогулки вдвоем по парку. Утром я садилась на пригородный поезд и ехала в Петербург по делам, а вечером возвращалась обратно. Всякий раз, как только за окном начинали сгущаться сумерки, я принималась ждать этого тихого стука в дверь. В ожидании я садилась перед зеркалом и расчесывала свои волосы. Странное дело – они как будто погустели за эти два с половиной месяца. Рыжина изрядно вымылась, и теперь волосы имели цвет тусклой меди. Мне больше не хотелось их подкрашивать. Я вдруг обнаружила, что натуральный их цвет – вовсе не «мышиный», как мне казалось ранее, а пепельно-русый. Теперь мне почему-то казалось, что этот цвет мне к лицу. А может быть, дело было в том, что и внутренне я тоже изменилась, и чтобы привлечь к себе хоть какое-то мужское внимание, мне больше не требовалось быть похожей на пожар.

Мы с Николаем как-то очень быстро и легко стали добрыми друзьями – нам было хорошо рядом друг с другом. Мой царственный спутник заметно преображался в моем обществе. Я видела в глазах его огонек жизни, свидетельствующий о том, что этот человек вновь испытывает интерес к происходящему вокруг. Я, конечно, умолчала о том, что обнаружила в себе сходство с его покойной женой. Он должен был признаться в этом сам…

Но вечерами между нами всегда возникало нечто большее, чем дружба – нечто такое, что с трудом поддается определению…

В тот самый первый вечер я вышла к нему в джинсах и легкой куртке-ветровке из моего собственного гардероба. Я вообще предпочитала носить свое и не собиралась ассимилировать под местных женщин. Мне категорически не нравились их чопорные и тяжелые одеяния с множеством юбок, с длинными рукавами и воротничками под горло. А уж прически! Это, на мой взгляд, был вообще какой-то кошмар. Из волос плели нечто совершенно чудовищное, и потом укладывали все это так, чтобы голова принимала какую-то невообразимую форму. Особенно портили эти прически молоденьких девушек – они казались значительно старше своих лет, и лишь в исключительно редких случаях прическа гармонировала с внешностью своей обладательницы. Ну, не знаю, как относились к этому другие из «наших», но на мой субъективный взгляд все это было именно так. Мне вообще их мода казалась в целом совершенно нелепой, но я, конечно, благоразумно держала эти соображения при себе. И при этом, если случай позволял, старалась одеваться исключительно в «наше» – ведь женская одежда двадцать первого века так удобна и красива, она призвана подчеркивать достоинства и скрывать недостатки. Но все же многие из этой эпохи находят ее не совсем приличной, и это весьма прискорбно. Мне оставалось в этом смысле лишь надеяться, что под нашим влиянием взгляды на моду все же скоро изменятся в сторону простоты и удобства.