Великий князь Цусимский

И в этот момент на берегу, у входа в приметную долинку, расщелина от которой ведет наверх прямо к разгромленной батарее, вдруг обозначается какое-то нехорошее шевеление. А потом в нашу сторону, выбрасывая клубы белого дыма (значит, на черном порохе) дружным залпом стреляет кинжальная противодесантная батарея. Калибр у пушек небольшой – скорее всего, противоминный; да и снаряды ложатся с большим разбросом, но целят японские наводчики именно в наш БДК. Наверное, потому, что миноносцы, идущие к берегу – для них цель не лучше, чем повернутый ребром лист бумаги. Помнится, была информация о наличии в береговой обороне острова батареи из четырех устаревших крупповских морских пушек калибра восемь-восемь и длиной ствола в тридцать калибров. Однако считалось, что такая батарея находится с другой стороны острова на берегу залива Кусобо и прикрывает выход из прокопанного четыре года назад канала. А тут вот оно как получается… Оказалось, что на самом деле эти пушки распложены здесь, у подножия горы, для того чтобы прикрыть ближние подступы к большой батарее. Возможно, что к каналу их переместили уже позже, ближе к началу первой мировой войны, когда на их место встали орудия посерьезнее…

Но такая наглость не осталась безнаказанной. С русских миноносцев по обнаружившей себя японской батарее принялись часто бить носовые трехдюймовки Кане. В тех местах, где бронебойные болванки ударили в галечниковый пляж или в замаскированные камнями бетонированные брустверы, сверкнули искры и во все стороны полетела каменная крошка. Под этим обстрелом номера расчетов пригибались и бормотали молитвы богине Аматерасу, но продолжали делать свое дело. Но это было далеко не все, что судьба приготовила им на сегодня. Конечно, залп броненосной эскадры смешал бы эту батарею с землей с первого раза, но на броненосцах просто не успели сообразить, что к чему и почему… Большие мальчики по большей части бывают отчаянными тугодумами.

Неожиданно над нами раздался отчаянный мат-перемат в адрес какой-то «японы мамы». Обернувшись и подняв головы, мы с Антоном Ивановичем увидели, что это матерятся номера расчета, срывающие брезентовый чехол с артиллерийской установки ЗИФ-31Б, спаренной 57-мм автоматической универсальной установки, древней как дерьмо питекантропа. У этой допотопной бандуры 1955 года рождения не имелось даже примитивного внешнего СУАО и автоматической подачи боеприпасов. Вместо системы автоматического управления и наведения у этой установки имелся живой наводчик, которому помогал прицел АМЗ-57-2, а обоймы со снарядами в приемники подавались двумя такими же живыми заряжающими – каждый со своей стороны. Вот эти трое, устраивающиеся сейчас в своем вороньем гнезде, и оглашали окрестности ярчайшими образцами нецензурной лексики, при применении которой телевизор начинает отчаянно пикать.

Вот, видимо, установка оказалась готова к стрельбе; наводчик приник к прицелу – и окрестности огласил яростный пульсирующий грохот. Пламя выстрелов на концах пламегасителей, трассера, стаей пылающих светляков уходящие к цели, и яростный вихрь разрывов, вставший с небольшим недолетом поблизости от одного из японских орудий… Вот заряжающие вставили новые обоймы, наводчик поправил прицел – и следующая очередь легла как надо. От допотопной германской пушки в облаках разрывов во все стороны полетели кровавые клочья и мелкие обломки; морпехи на палубе «Вилкова» и на миноносцах разразились яростным «ура», и мы с Антоном Ивановичем орали так же, как и остальные. А наводчик уже выбрал своей адской молотилке новую цель. Очередь! Японский офицер, картинно стоящий с поднятой саблей перед орудием, так же показательно разлетается кровавыми брызгами от прямого попадания снаряда; впрочем, самой пушке и номерам расчета повезло не больше. Очередь! Очередь! Очередь! Батарея подавлена, орудия исковерканы, а японские батарейцы или мертвы, или забились в самые глубокие щели между валунами, ибо не все там самураи. Тем временем артиллерийская установка развернула стволы на левый борт и принялась блевать в море потоками пенящейся воды.

Впрочем, в тот момент нам уже было не до наблюдения за тем, что там делает расчет спарки. Берег приближался стремительно, и мы с капитаном Деникиным заторопились в десантный трюм. А там темнота (точнее, полумрак), прерывистое дыхание нескольких сотен бойцов, в напряжении ожидающих самого главного момента во всей операции. И вот он наступает… Короткий скрежет где-то под днищем, немузыкальный лязг – и десантная аппарель распахивается перед нами, впуская в полумрак солнечный свет и запах только случившегося тут разгрома. Запах сгоревшего пороха, тротила, крови и дерьма…