Великий Краббен

— Не знаю. Наверное, заберут.

— Он же не виноват. Он оттолкнул меня в сторону, когда начал падать, а я хотела его поддержать.

— Почему он упал?

Космика замолчала.

— Ты же видела, как он падал. Может быть, у него подвернулась нога?

— Я не знаю, — тихо ответила Космика.

Личико у нее начало краснеть. Мей неотрывно смотрела на нее и сейчас тревожно взглянула на Алешкина.

— Или он запнулся?

— Я… я не знаю…

И тут Космика внезапно расплакалась.

Мей пересела к ней ближе, обняла ее, погладила ласково.

— Ты плохой следователь, Алешкин… Ты поезжай в школу, ТУБ один там с Инспектором. А мы с Косми-кой еще поговорим. Как женщина с женщиной.

Мей шутила, хотя по мнению Алешкина шутить было не над чем. Но он послушался, постарался улыбнуться Космике и ушел, оставив их вдвоем.

В вестибюле школы он увидел Квазика, который сидел на ступеньках той самой лестницы хмурый и насупленный и карманным ножом строгал сухой сучок кипариса. Стружки сыпались на ступеньки, и автощетка, высовываясь, заметала их под лестницу.

Увидя Алешкина, он встал.

— Вы из больницы? Как там… как Космика?

— Ничего Космика. Полежит немножко, потом опять бегать будет.

Алешкин взял у него нож, сложил его.

— Положи в карман, А то еще пальцы обрежешь.

Квазик переступил с ноги на ногу, потупился, но не уходил.

— Ты хочешь мне что-то сказать?

Тогда Квазик поднял голову. Черные жаркие — материнские— глаза его были печальны.

— Зачем она хотела его удержать? — сказал он. — Разве его можно было удержать, он же вон какой тяжелый. Пусть бы падал. Ничего бы ему не сделалось.

— А Космика думала иначе. Она боялась, что ТУБ может ушибиться.

Квазик недовольно дернул плечом, хотел сказать что-то, но Алешкин перебил его решительно:

— Все дело в том, что она относится к ТУБу иначе, нежели ты.

И тогда Квазик заговорил горячо и запальчиво:

— А вы считаете, что она правильно к нему относится, правильно, да? Что робота можно любить?

«Смотри-ка, — удивился Алешкин, — уж не ревность ли здесь ребячья? Ох, плохой я педагог, ничего не понимаю в нынешних мальчишках. Но что же ему ответить?..»

— Тебе кажется, что робота любить нельзя… — сказал он. — Потому что это машина… Ну, а ненавидеть его можно?

Инспектора он нашел в своем кабинете. ТУБ стоял возле стола, его контрольный щиток был вскрыт. На столе лежал тестер обратной связи, от которого шли разноцветные провода.

Инспектор положил на стол отвертку.

— Как там девочка? — спросил он. — Да, плохо все закончилось. ТУБ мне уже рассказал. Запнулся, она пыталась его поддержать. Если бы не пыталась, ничего и не было бы. Вот так… Проверил я его киберлогику, вроде бы все нормально. Отлично работает блок условных понятий, просто жалко… А вот почему упал, не знает. Не должен падать, а падает. Может быть, какая-нибудь сложная перебивка сигнала на поврежденную ногу, которую мы ни определить, ни исправить в кустарных условиях не можем, И разрешить ему работать не имеем права. Придется составить акт.

— Я понимаю, — тихо сказал Алешкин.

В это время загудел вызов видео. Он извинился, повернул к себе видеофон. Это была Мей.

— Я из больницы, — сказала она. — Космика хочет видеть Квазика.

— Он где-то здесь. Сейчас я его пошлю.

Квазика он нашел там же, на лестнице, и передал ему просьбу Космики. Тот кинулся бегом. Алешкин вернулся в кабинет.

Инспектор быстро писал акт.

ТУБ повернулся к Алешкину, как будто ждал от него каких-то слов. Конечно, никакого выражения не могло появиться на его плоском и упрощенном подобии лица, и синие огоньки видеоэкранов сияли не ярче, чем обычно. Но у Алешкина было слишком богатое воображение, и он не мог стоять и спокойно смотреть на обреченного робота, который будто понимал, что ему грозит, и ожидал какой-то помощи.

Можно ли полюбить робота?..

— Я вам не нужен? — спросил он Инспектора.

— Пока нет.

Алешкин прошел по коридору и опять остановился у лестницы, где ТУБ упал последний раз… На ступеньках виднелись свежие следы от удара его панциря, крупные выбоины, в одном месте даже откололся кусок пенолита. «Придется просить Бухова прислать ремонтника!»

Квазика он встретил уже на дворе.

Видимо, тот очень торопился и всю дорогу от больницы до школы бежал и сейчас стоял запыхавшись и с трудом переводил дыхание.

В руках он держал проволоку.

Алешкин неторопливо потянул ее у Квазика из рук. И все стало понятным и простым, как колумбово яйцо.

Он просунул пальцы в закрученные на концах проволоки кольца. Согнул проволоку дугой — получилась петля. Теперь можно забраться под лестницу и через щель под ступенькой, где ходят щетки, поймать ТУБа за ногу. А потом петлю быстро убрать, и он, не успеет ее заметить.

Он не будет знать, за что зацепился.

Он не поймет, что его уронили НАРОЧНО. Ему такое понятие недоступно, оно не вложено в его программу…

Квазик хотел что-то объяснить, но Алешкин сказал ему:

— Иди, мой милый, иди, паршивый мальчишка, в мой кабинет. Покажи эту штуку инспектору. И расскажи ему все, что хотел рассказать мне. А я уже все понял и все знаю. Иди скорее…