Великий крестовый поход

— Итак, теперь каждый из нас знает, что случилось с другими, — вздохнул он. — И все же, смогли ли мы узнать всю истину? — Высокий, в расшитом золотом кафтане, он расхаживал по ковру, и шаги его звучали тверже голоса. — Ну почему Тауно, одолев столь долгий путь сюда, не желает проехать еще совсем немного и встретиться со мной?

Сидящая Эйян опустила глаза на подол своего платья.

— Не знаю, — ответила она. — Могу лишь догадываться. Он сказал, что не видит смысла в вашей встрече, потому что ты уже не тот отец, которого он искал. Но в последнее время он вообще мало разговаривает и никому не открывает свои мысли.

— Даже тебе? — спросил Андрей, усаживаясь напротив.

— Нет. — Лежащие на коленях руки Эйян сжались в кулаки. — Могу лишь предположить, что он отравлен горечью к христианам.

Андрей выпрямился в кресле.

— С вами кто-либо плохо обращался? — резко спросил он.

— Никогда. Даже близко не было. — Рыжая головка качнулась, серые глаза встретились с глазами Андрея. — Хотя мы быстро признались Ивану, что солгали ему — не могли же мы и дальше прикрываться вымыслами, раз соплеменники узнали нас, — он не стал возмущаться. Как раз наоборот, он стал еще приветливее к нам, несмотря на своего капеллана, который возмущался тем, что существа вроде нас получили приют под крышей его дома. И вообще Иван делает все возможное, чтобы наш секрет не вышел за пределы деревни и мы смогли бы, если пожелаем, без помех вернуться в Данию.

— Он, конечно, надеется обратить вас в христианство.

— Конечно. Но не навязывает его и не позволяет отцу Петару этого делать. — Эйян слегка улыбнулась. — Да, я с большей радостью встречаюсь с отцом Томиславом, когда у него выпадает немного свободного времени. Томислав очень добр, и даже Тауно относится к нему без пренебрежения. — Ее мысли отклонились в сторону. — Кстати, в их отношениях я заметила некую странность. Не знаю почему, но… Тауно очень мягок с Томиславом… почти как с человеком, которому предстоит вскоре умереть, но он об этом не знает…

— А как его обычная жизнь? И твоя, кстати?

Эйян пожала плечами:

— Всем известно, что я женщина из моря, поэтому я не столь ограничена в своих поступках, как хорватские женщины. Я могу плавать или бродить по лесам, лишь бы меня не видели мужчины. Однако находясь среди смертных, я предпочитаю вести себя как знатная госпожа. Почти все свободное время я учу язык, потому что амулет-переводчик у Тауно. Частенько пою песни вместе со служанками; иногда к нам подсаживается жена Ивана или его сын. — Эйян поморщилась. — Боюсь, молодой Лука слишком привязался ко мне, а мне не хотелось бы принести горе в их дом.

— А Тауно?

— Откуда мне знать? — грубовато бросила Эйян. — Он бродит по лесам целыми днями, а теперь и ночами, а когда возвращается, то буркает, что охотился, и вообще ведет себя на грани грубости. Мне кажется, он ненавидит веру за то, что она сделала с нашим народом. Но почему он тогда сторонится и меня?..

— Гм-м. — Андрей подпер подбородок ладонью и долго смотрел на дочь. — Может, он нашел себе зазнобу в какой-нибудь хижине на отшибе? Никто из вас, несомненно, не может завести любовника в Скрадине.

— Нет, — отрезала она.

— А время в холодной постели тянется долго. Сам помню… И если он не нашел себе смертную девушку… что ж, в этих краях обитают и волшебные существа… — Потрясенный Андрей понял, куда завели его мысли, и вновь перекрестился. — Господи помилуй!

— А что плохого в том, что он, существо без души, нашел себе такое же? — возразила Эйян.

— Я не допущу, чтобы мой сын потерял надежду на спасение. Он может умереть, так и не обретя душу. — Андрей пристально посмотрел на дочь. — И ты тоже.

Эйян промолчала.

— Каковы твои планы? — спросил он.

— Пока не знаю, — медленно и печально ответила она. — Тауно сторонится меня. Мы пообещали нашим датским друзьям вернуться, когда сможем. А потом… Гренландия?

— Это неподходящее место для тебя, знавшей гораздо лучшую жизнь. — Помедлив, Андрей добавил: — Лука Субич стал бы тебе достойным мужем.

— Я никогда не примирюсь с оковами, которые налагают на местных женщин! — отрезала Эйян.

— Верно, в Дании ты будешь гораздо свободнее, да и твой рассказ о Нильсе Йенсене мне понравился. Тогда прими крещение, выйди за него замуж и радуйся жизни.

— Крещение? Стать… такой, как вы?

— Да, состариться и умереть после жалкой горстки лет, прожитых в смирении и набожности. Но проживешь ты их, осененная благословением господним, а после смерти воссоединишься с ним. И лишь приняв то, что он предлагает, ты сможешь познать его безграничную щедрость. — Я понимаю тебя, — продолжил Андрей, глядя дочери в глаза. — Ты боишься утратить свободу, без которой, как тебе кажется, жизнь потеряет смысл. Но клянусь тебе — и не господом, а любовью к твоей матери, которую я теперь перенес на тебя, Эйян, дочь Агнете, — клянусь, что, став человеком, ты обретешь облегчение. Тебе покажется, будто ты, одиноко бродившая в зимней ночи, вошла в согретую огнем очага комнату, где пируют те, кто дороже тебе всех на свете.

— И где я более не увижу звезд и не почувствую ветра, — возразила она.