Великий крестовый поход

Тауно шел, наполняясь спокойствием. Здесь был остаток его мира — дикая, нетронутая природа, — и его обитатели жили своей жизнью, любили, убивали, плодились, страдали, умирали, рождались, знали безумство магии, но никогда не станут они познавать и подчинять себе тайны, не принадлежащие их миру, или заглядывать в оцепенелую и бесконечную вечность. Здесь обитали волшебные существа… косточка-талисман сообщала Тауно их имена — леший, кикимора… Они тоже робко убегают, опасаясь его, но…

Но что он сейчас почуял? Нет, не почуял, это ощущение пришло иначе, изнутри. Смесь страха, невыразимой тоски и неодолимого желания. Сердце Тауно застучало, он зашагал быстрее.

Тропа свернула в обход зарослей камыша, и они встретились.

На несколько секунд, словно выпавших из потока времени, они замерли. Человек в такой темноте оказался бы почти слеп, но каждый из них видел другого в виде белого силуэта на фоне многослойных теней, словно поднявшегося из клубящегося вокруг ног тумана. Она, в отличие от Тауно, казалась гораздо бледнее, словно робкий лунный свет, пронизывающий тонкий алебастр; ее движения напоминали пробегающую по воде рябь. Обнаженная, она была очень красива — четкая узкая талия, стройные бедра и маленькая грудь выдавали в ней девушку с тонкими чертами лица и огромными лучистыми глазами. Голову облаком окутывали волосы. Ее тело было совсем белым, если не считать еле заметных переливов розового и голубого, напоминающих игру света на предзакатном снегу.

— Ах! — выдохнула она, охваченная ужасом. — Но я не должна!

Тауно же, вспомнив некогда услышанные рассказы, а еще раньше — слова отца, воскликнул «Русалка!» и выхватил кинжал. Он не осмелился повернуться к ней спиной.

Девушка скрылась за кустами. Тауно стоял, напрягшись и оскалив зубы, пока не решил, что она ушла, и сунул кинжал в ножны. Ее образ чудился ему повсюду — ее сводящая с ума нежность и девичья свежесть, но он мало знал о подобных существах…

Мало ли?

У него же есть талисман! Нужно лишь расслабиться, подумать на хорватском о том, что он видел, и нужное знание само появится у него в голове. Он заставил себя успокоиться, медленно расслабляя мускул за мускулом, и вскоре узнал, что хотел.

— Вилия! — позвал он. — Не уходи. Прошу тебя.

Она выглянула из-за камышей. Тауно успел заметить глаз, изгиб щеки, тонкую согнутую руку.

— Ты христианин? — робко пропела она. — Мне запрещено приближаться к христианам.

Выходит, никакая она не угроза ему; она просто красавица.

— Я даже не могу назвать себя смертным, — рассмеялся Тауно.

Она робко приблизилась на расстояние вытянутой руки.

— Кажется, я сама это чувствую, — выдохнула она. — Ты и в самом деле хочешь поговорить со мной? — Она радостно затрепетала. — Ах, как чудесно. Спасибо тебе, спасибо! Как тебя зовут?

Ему пришлось набраться мужества, чтобы сказать свое имя:

— Я Тауно. Наполовину водяной, наполовину человек, но в целом из нашего, волшебного мира.

— А я… — Она колебалась дольше его. — Кажется, меня звали Надя. Я называю себя Надя.

Тауно протянул к ней руки. Надя приблизилась, они взялись за руки. Ее ладони оказались прохладными как ночь и на ощупь не совсем осязаемыми. Тауно подумал, что если сожмет ее руку, то попросту сомнет ей пальцы, и потому касался их как можно нежнее.

— Кто ты? — спросил он, желая услышать ответ из ее уст.

— Вилия. Существо из тумана, ветра и полузабытых снов… Как я рада твоей доброте, Тауно!

Давно не утоленное желание захлестнуло Тауно, и он попытался привлечь к себе Надю. Она выскользнула из его объятий, как вода между пальцев, и, дрожа, отбежала на несколько шагов. Страх и тоска отразились на ее лице, юном внешне, но познавшем опыт долгих лет.

— Нет, Тауно, умоляю, не делай этого — ради себя самого. Я не обитаю ныне в мире живых. И если ты попробуешь, то умрешь сам.

Вспомнив, как герр Ааге восстал из могилы, чтобы утешить свою возлюбленную госпожу Элсе — просто утешить несчастную женщину, — и что из этого получилось, Тауно содрогнулся и попятился от Нади.

Она увидела это. Сперва привычное одиночество ненадолго овладело ею, но вскоре она расправила плечи (Тауно заметил трогательную ямочку под шеей между ключиц) и, робко улыбнувшись, спросила:

— Но зачем тебе убегать, Тауно? Разве не можем мы просто побыть вместе?

И они не расставались до утра.

7

Андрей Субич, капитан королевского флота Мадьярошзага и Хорватии — которого прежде звали Ванименом, царем Лири, — отвернулся от окна. Он находился в Шибенике, в комнате на верхнем этаже дворца мэра. Когда офицер такого ранга прибывал с войны, получив послание от самого жупана, он имел право выбирать для жилья любое место в городе. Андрей и Эйян провели за разговорами весь день. На фоне темно-синего вечернего неба темными силуэтами виднелись башни крепостных бастионов, возвышающиеся над городскими стенами. Колокола церквей звали на вечернюю молитву. Андрей перекрестился.