Великий лес

Брала свое, входила в силу гнилая, дождливая осень, а Андрей Макарович и Алина Сергеевна все не могли нигде осесть, прибиться к какому-нибудь углу — бродили и бродили по незнакомым дорогам и тропам, деревням и хуторам. И куда ни ткнутся — всюду были немцы. Немцы были на Днепре и за Днепром, на Припяти и за Припятью, на Соже и за Сожем; были они и во всех селах, что покрупнее, и в городах — Брагине, Лоеве, Комарине, Речице, Мозыре, Наровле. Только до самых глухих и отдаленных деревень, разбросанных по лесам и болотам, не успели еще добраться. Но и таких деревень оставалось с каждым днем все меньше и меньше — расползалась и расползалась коричневая чума: так пожар в засушливую пору охватывает все новые и новые пространства. Где только не побывали Андрей Макарович и Алина Сергеевна, пытаясь вырваться из вражеского окружения, где не останавливались в надежде осмотреться и осесть. Но проходили день-второй, и снова их гнало в дорогу, потому что обнаруживалось: немцы совсем рядом, Оба выбились из сил, едва волокли ноги, но не задерживались на одном месте — шли и шли. Да и что было делать? Не хватало только попасть в лапы немцам в незнакомых местах, среди незнакомых людей. Крутись тогда, доказывай, что не какие-нибудь они бандиты с большой дороги, а учителя. Кто заступится, подтвердит, что так оно и есть, что это правда? Не-ет, лучше держаться подальше от беды, не искушать судьбу. Ведь это же ребенку ясно: если бы не чуяли за собою вины — сидели бы дома, незачем было уходить. А раз ушли — значит, чего-то боялись, значит, было чего бояться. К тому же сейчас, в войну, никто особо и разбираться не станет: виноват ты или не виноват. Некогда разбираться. Выведут за деревню или на обочину дороги и пристрелят. Вот и все, конец мукам. И сам Андрей Макарович, и Алина Сергеевна мужественно переносили тяготы изгнания, бродяжничества по чужим, незнакомым дорогам. Разговаривали мало — понимали друг друга без слов. И если один говорил, что нужно вот это или то, второй не противился, не возражал: нужно так нужно. Давали себя знать годы совместной жизни, давняя привычка.

Как-то по дороге из одной деревни в другую, куда, по слухам, еще не заглядывали немцы, они свернули в лес и сели под дубами передохнуть и подкрепиться. В это время как раз выглянуло из-за туч солнце, пригрело, и Алина Сергеевна со вздохом сказала:

— Не надо было нам никуда из дому уходить.

— Ты так думаешь? — повернулся к ней отощалый, давно не бритый Андрей Макарович.

Алина Сергеевна ответила не сразу. Молчала, не поднимала от земли глаз. Потом все же проговорила:

— Видишь, отступают наши… Холода на носу, а перелома в войне все нет.

— А при чем тут холода? — недоуменно смотрел на Алину Сергеевну Андрей Макарович.

— Да вроде бы и ни при чем… Я думала, до холодов наши погонят немцев назад. И мы… сможем в Великий Лес вернуться…

— Мы в любое время можем вернуться. Кто нам запрещает?

Повеселела Алина Сергеевна, подняла глаза на мужа, посмотрела с надеждой, тепло и открыто.

— Так давай… вернемся.

На этот раз долго молчал Андрей Макарович. Сидел и о чем-то упорно, сосредоточенно думал.

— Вернуться, оно, конечно, можно, — произнес медленно, с раздумьем. — Только Кухта этот мне покоя не дает…

— А что тебе Кухта? — сказала Алина Сергеевна. — У него своя жизнь, у нас — своя. Он как уж знает, а мы… По-своему жили и будем жить. Да если на то пошло, он же в Минск собирался уезжать. Туда, где издательства, театры… «Чтоб далеко вокруг было видно — меня все видели и я всех видел». Помнишь?.. Так, может, его уже и нет в Поташне. А не уехал, так уедет…

И поскольку Андрей Макарович ничего лучшего предложить не мог — согласился, обронил свое привычное:

— Ну и пусть!

Алина Сергеевна так и вскочила с насиженного места. Заговорила, заворковала ласково:

— А что мы с тобой выходим? От добра добра не ищут. В Великом Лесе нас все знают и мы всех знаем. Если что — и помогут, и на защиту встанут. Что другим, то и нам…

Уловив недовольный взгляд мужа, Алина Сергеевна осеклась, оборвала себя на полуслове, села на место…

* * *

Спустя какую-нибудь неделю они были дома, в Великом Лесе. Отперли хату, вошли, — не выдержала Алина Сергеевна, заплакала, разрыдалась:

— А я думала, не вернусь уже сюда, не увижу этих стен… Боже, сколько тут переговорено, пережито!

— Обожди радоваться, — глухо произнес Андрей Макарович, останавливаясь, как будто не свой порог переступил, а чей-то чужой.

— Как не радоваться, дома же мы. И немцев здесь нет. Мы от них бежали, а они… Видишь, так и не появились.

— Появятся, — все больше мрачнел Андрей Макарович, — видно было, переживал, что вырваться, уйти от оккупантов не удалось.

VII

Клавдия объявилась в Великом Лесе под вечер. Остановила подводу у двора Дорошек, спросила, обернувшись к Змитру:

— А с лошадьми, с телегой что делать будем?

— Как что? — не понял, вытянул по-гусачьи голову Змитро. — Правь во двор, сгодятся нам еще и кони, и телега.

— А я думала в колхоз подводу гнать, — призналась Клавдия.

— Какой еще колхоз! — обозлился Змитро. — Колхозов давно нема. Кончились колхозы…