Великий лес

— Фамилия? Из какой деревни? Куда и чего шел в Ельники? — хрюкал и хрюкал, сыпал вопросами сидевший за столом — Кондрат Астапович.

— Я… я… — наконец раскрыл рот, промямлил Евхим Бабай. — Я из Великого Леса…

— Из Великого Леса? — вытаращился, даже привстал Кондрат Астапович, и тут-то Евхим Бабай увидел, что он изрядно грузен, толст и, как показалось, коротконог. — А это не ты там мосты палил?

— Что вы! — отшатнулся Евхим Бабай.

— А кто же, кто их сжег? — не спускал глаз с Евхима Бабая Кондрат Астапович.

— Кто? — Секунду-другую подумал. — Это… Иван Дорошка… И Василь… Кулага…

— Кто такие? — уже мягче спросил Кондрат Астапович.

— Председатели… Один — сельсовета, второй — колхоза…

— А они что, в Великом Лесе, не в армии?

— Не-е, не в армии… По селу ходят, страх на людей нагоняют. Грозятся… И мосты спалили, чтоб немцы в Великий Лес не пришли.

— Не брешешь? — Кондрат Астапович так смотрел на Евхима Бабая, что тому было не по себе.

— С чего это мне брехать?

— А сам ты не из их шайки?

— Не-е… — замотал головой Евхим Бабай. — Я лесник, Евхим Бабай.

— А чего ты в Ельники шел?

— К коменданту немецкому. К немцам… Чтоб не волынили, скорее в Великий Лес приезжали…

— К немцам, говоришь? — не верил Кондрат Астапович. — А почему ты с ружьем был?

— Как в лес всегда ходил и хожу, так и шел…

— Ты мне зубы не заговаривай. Ты что, не знал — нельзя теперь с ружьями ходить. Ружья сдать надо. Кто не сдаст — расстрел.

— Нет, не знал, — ужаснулся Евхим Бабай.

— Как это — не знал, когда приказы на каждом столбе висят?

— Ей-богу, не знал, — принялся божиться Евхим Бабай. — У нас в Великом Лесе никто про то не знает. Если б я знал… Да я… разве бы я осмелился, разве бы нарушил?..

— Хр-р-р, — хрюкнул Кондрат Астапович. Встал из-за стола, прошелся по комнате: два шага вперед, два назад.

Теперь Евхим Бабай мог рассмотреть его: в самом деле Кондрат Астапович небольшого роста, даже меньше его, Евхима. И толстый, с большущим животом, перевешивающимся из-за ремешка, которым был подпоясан поверх длинной шерстяной рубахи. Будто подушку пуховую кто-то ему подвязал. А ножки… Ножки короткие, хотя и быстрые, проворные. В сапогах. Блестящих, хромовых.

— Как ты думаешь, — посмотрел на этот раз не на него, не на Евхима Бабая, а на того субъекта, что стоял с винтовкой у порога и молча прислушивался к их разговору, — правду он говорит? — и показал головой на Евхима Бабая.

— Брешет. Не за того себя выдает, — гаркнул тот, с винтовкой. — Вы бы, Кондрат Астапович, видели, как он отбивался вчера, не хотел нам сдаваться… Еле я его скрутил…

— Почему ты вчера отбивался, не хотел сдаваться полиции? — спросил опять строго у Евхима Бабая Кондрат Астапович.

— Я… я ружье не хотел отдавать, — признался Евхим Бабай.

— Это мы знаем, что ружье не хотел отдавать. А почему не хотел отдавать? — сверлил глазами Евхима Бабая Кондрат Астапович.

— Потому что ружье… Мое! Я за него деньги платил.

— Но есть же приказ — сдать ружья.

— Я не знал о приказе. Я к коменданту шел…

— Чтоб немцы не волынили, в Великий Лес приезжали? Слыхали уже. Другим говори, не нам! — крикнул вдруг, стукнув кулаком по столу, Кондрат Астапович.

— Побожиться… Побожиться могу. Детками своими клянусь… Правду говорю… Как на духу, — сыпал словами Евхим Бабай.

— А почему не к кому-нибудь, а именно к коменданту шел?

— Потому что я был у него.

— Когда?

— Еще когда мосты были целы. Спросите. У самого коменданта спросите, Он обещал, что приедет в Великий Лес. Говорил, чтоб хлебом-солью его встретили. Мы б и встретили… Да Иван Дорошка и Василь Кулага мосты попалили… И немцы до нас не доехали… А мы… ждали…

— Хр-р-р, — опять хрюкнул Кондрат Астапович и, подняв глаза, строго-строго посмотрел на Евхима Бабая, как будто верил и не верил ему. — Не брешешь?

— Какой мне резон брехать? У коменданта, у самого коменданта спросите!

Задумался Кондрат Астапович, снова сел в кресло, сложил руки перед собою.

— Вот что, — сказал субъекту, стоявшему с винтовкой у порога, — отведи его… опять в холодную. Только смотри… — перевел вдруг взгляд на Евхима Бабая. — Слово… Единственное слово неправды — и ты… ножками дрыгать будешь! На виселицу, на виселицу, понимаешь, не застрелим, а повесим! Тут же, в Ельниках, и повесим! — И уже снова к тому, что с винтовкой: — Пилипчук, выведи его, пускай посидит, а я тем временем с комендантом свяжусь… Посоветуюсь, что нам делать…

— Вы… вы меня к коменданту отведите, — попросил Евхим Бабай. — Он не забыл, помнит… Вот увидите, помнит… И я… не врал… Ни словом не соврал…

— Проверим! Все проверим! — хрюкал Кондрат Астапович.

Евхим Бабай хотел было еще что-то сказать — не воды ли попросить, утолить жажду, — но не успел: Пилипчук уже открыл дверь, скомандовал:

— Руки вверх! И вперед — в холодную! Шагом марш!

Евхим потоптался на месте, повернулся, поднял руки и послушно пошел, куда ему приказывали.

* * *

Комендант, к которому в тот же день привели Евхима Бабая, узнал его.