X
Под вечер, когда Иван уже собирался домой, в его боковушку не вошел, а вбежал Апанас Харченя.
— К телефону вас, — произнес приглушенно, почти таинственно. — Кто-то из начальства, из Ельников.
Иван вскочил, поспешил к телефону — тот висел на стене в общей комнате, возле секретарского стола. Взял трубку, поднес к уху, прокричал:
— Алё-о! Председатель Великолесского сельского совета Дорошка слушает.
В трубке сухо кашлянули, и по этому кашлянью Иван узнал — звонит первый секретарь райкома партии Роман Платонович Боговик. Сам, как его звали в районе.
— Ну как ты? — послышался из трубки знакомый голос.
— Да как всегда — живем, работаем, — бодро ответил Иван.
— Зазнался, не звонишь, ничего мне не рассказываешь, таиться стал. — Роман Платонович снова добродушно кашлянул, прочистил голос.
— Хотел бы что-нибудь утаить, так нечего.
— Нечего, говоришь? А соль? Что там у тебя возле магазина было?
Иван прикусил губу — в самом деле, почему было не позвонить Роману Платоновичу, не рассказать обо всем, не посоветоваться? «Просто не подумал!»
– Чего молчишь? Решил, не скажешь — так до нас, в Ельники, и не дойдет? Э, не-эт, брат, слухами земля полнится. Видишь, дошло. Что, улеглось? Не стоят люди с мешками у магазина?
— Нет, не стоят. Цыгане, можно сказать, свинью подложили.
— Какие цыгане?
— Да проезжали тут. Войну пророчили.
— Еще один минус тебе как руководителю, что не позвонил. Если вам цыгане войну, как ты говоришь, пророчили, так и в другом месте могли то же самое напророчить. А это уже агитация. Понимаешь, агитация! — чуть ли не по слогам повторил последнее слово Роман Платонович.
— Не подумал об этом, — признался Иван.
— Не подумал, говоришь? А голова для чего? Ты же руководитель. Не узнаю тебя, Иван Николаевич, не узнаю. Хромать ты что-то начал. И не на одну ногу, а сразу на обе.
— Почему на обе? — не мог не спросить Иван Дорошка: как-никак, а с Романом Платоновичей они вместе работали — и довольно долго — в Гудове на заводе, были почти друзьями.
— А на работу к себе в сельсовет ты кого взял?
Мысль Романа Платоновича Иван, как ему показалось, уловил, потому ответил довольно спокойно, даже вроде с усмешкой:
— Понимаю, Роман Платонович. Да, он пока еще не член партии. Но мы в ближайшее время примем его в кандидаты.
Произнося это, Иван смотрел на Харченю.
— Что-о?.. А дядька его?.. Забыл, что ли?
Только теперь до Ивана дошел намек Романа Платоновича: дядька Ананаса Харчени… Гм, где сейчас тот дядька, никто ни в районе, ни в деревне сказать не может. Был — и нет его…
— Так это ж дядька, — тихо, глухо, совсем уже другим голосом дохнул в трубку Иван Дорошка, чувствуя, как занялось вдруг жаром лицо, забилось, зашлось в груди сердце. — Да вы же, Роман Платонович, знаете эту историю…
— Потому и говорю, — мягко оборвал Ивана Боговик. — Прежде чем сделать что-нибудь — подумай. И звони, советуйся, если что-нибудь такое возникает. Ты же, поди, не на необитаемом острове. Это одно.
И второе: завтра в твой сельсовет лектор приедет. Международник. Из Минска, из столицы, кандидат наук. Собери людей, пускай послушают, что на свете деется. А то дожили… Цыгане какие-то ездят, слухи распускают. А мы… Молчим, даже секретарю райкома не докладываем.
— Виноват, — пробормотал Иван.
Роман Платонович был сегодня не в духе, и злить его, вводить в гнев, пожалуй, не стоило.
— Ты, брат, не обижайся. Дружба дружбой, а служба службой. Не забывай, какое нынче время. Время и ситуация… Понял?
— Понял, Роман Платонович.
— А раз понял, не позволяй, чтоб жалобы писали…
— Какие жалобы? На кого?
— Да-а… — тянул, не хотел, видно, говорить секретарь райкома.
— Если нельзя — не говорите.
— Ладно, начал уж, так скажу. На батьку твоего, что лес губит, поляны какие-то раскорчевывает. Ну и… что Харченю секретарем в сельсовет взял. Мы, конечно, особого значения этой анонимке не придаем, знаем тебя давно. Однако будь на высоте — поводов для жалоб не давай. Понял?
— Понял.
— Ну так успехов тебе! И не забывай звонить. А то и приезжай. Не жди, пока тебя позовут.